Современный швейцарский детектив - [3]

Фридрих Глаузер был кем угодно, только не социальным отщепенцем, не бродягой по призванию. Он хотел быть полезным людям, хотел делать работу, к которой чувствовал душевную склонность. Но лишенное внутренней динамики общество, высокомерно отворачиваясь от всего, что говорило о боли, страдании, смерти, упорно выталкивало его на периферию существования. Глаузер же с не меньшим упорством отстаивал свою концепцию искусства, выстроенную на фундаменте сострадания и соучастия, полагая, что без них немыслимы полнота и целостность бытия. Свою «болезненную тягу к катастрофам», к житейским срывам он объяснял желанием преодолеть однообразие и односторонность сытого, безбедного существования. «Я ищу страдания, ищу, само собой, неосознанно, какая-то частичка моего „я“ нуждается в нем, — писал он, признаваясь, что „катастрофы“ странным образом его успокаивали, избавляли от чувства смутной вины. — Только благодаря страданию я снова прихожу в тесное соприкосновение с жизнью, это моя внутренняя потребность».[1]

Что побудило Глаузера, художника, проявлявшего неподдельный интерес к бессознательному, к глубинам души и ее таинственной диалектике, обратиться к детективному жанру? Причин можно назвать несколько, но первая и важнейшая — желание найти своего читателя, свою аудиторию. В начале творческого пути у Глаузера, автора автобиографического романа об Иностранном легионе и ряда психологически точных и тонких рассказов-зарисовок, такой аудитории не было. Ее надо было завоевать, но не потакая невзыскательным вкусам, а, наоборот, поднимая малоподготовленного читателя до уровня большой литературы. Поэтому в своих литературно-критических работах Глаузер требует глубокого проникновения в жизнь не только от «серьезного» романа, но и от его «младшего брата» — детектива, за которым признается право не только развлекать, но и воспитывать читателя, «популяризировать разумные идеи». «Наша обязанность — с помощью отпущенных нам скромных сил и средств заставить читателя задуматься, осмыслить прочитанное, — пишет он. — Поверьте, стоит разочаровать тех, кто, прочитав первые десять страниц, тут же заглядывает в конец книги, чтобы узнать, кто преступник…»[2]

Отвергая способы создания искусственного напряжения, Глаузер выступает против строгой функционализации частей, против канонизированной техники, согласно которой все, о чем идет речь в детективе, направлено на разгадку тайны преступления, когда каждый персонаж должен быть подозреваемым, каждый упомянутый предмет — вещественным доказательством, напротив, он не прочь отдать должное случайности, он отстаивает право художника останавливать свое внимание — если это диктуется художественной целесообразностью — на людях, предметах и явлениях природы ради них самих, а не обязательно в связи с раскрытием преступления. В романе «Власть безумия» читатель найдет сколько угодно примеров такого отступления от канонов жанра.

Помимо романа «Власть безумия» Глаузер написал еще пять детективных романов: «Чаепитие трех старух», «Вахмистр Штудер», «Температурный листок», «Китаец» и «Крок и компания». Вес они созданы в короткий промежуток, между 1935 и 1938 годами. И почти все связаны образом вахмистра Штудера. Создание этого образа, как бы отделившегося от своего творца и зажившего самостоятельной жизнью, — крупная удача Глаузера. Надо сказать, внешне Штудер совсем не похож на своего создателя, хотя его «внутренний портрет» схож с нравственным обликом писателя. Оба они аутсайдеры, неудачники, только Штудер — аутсайдер неявный, затаившийся, он сохраняет для себя возможность жить в обществе и в то же время держаться от него в стороне. На службе в полиции он лишь для видимости, на деле же служит внутреннему закону — совести. У него нет оснований отстаивать устои собственнического мира, душой он на стороне тех, против кого эти устои направлены. Роль следователя дает ему возможность незаметно вносить коррективы в отправление буржуазного правосудия, наказывать зло и помогать торжествовать добру.

Глаузер наделил своего героя отличной профессиональной подготовкой. В молодые годы Штудер участвовал в международных конгрессах криминалистов, у него много знакомых и друзей среди известных мастеров сыска. Однако положение вахмистра в полицейской иерархии — всего лишь нижний чин! — никак не вяжется с его знаниями и способностями. Чтобы устранить это противоречие, Глаузер вводит в биографию сыщика эпизод с некой банковской аферой, когда Штудер, проявив принципиальность, отказался, несмотря на советы и указания начальства, замять дело, в котором были замешаны местные финансовые воротилы, — и в результате поплатился карьерой. Блестящего комиссара столичной полиции разжаловали в рядовые. Теперь он, снова дослужившись до вахмистра, трудится в кантональной полиции, слывет чудаком и мечтателем, к нему относятся с известной долей недоверия и пренебрежения, но все же поручают самые сложные и важные дела. Такое положение Штудера как нельзя более соответствует функции, возложенной на него автором. Будь он, в соответствии со своими данными, высокопоставленным чиновником, он не имел бы возможности сталкиваться с миром отверженных и обездоленных. Сделай его писатель заурядным полицейским, тогда неестественной выглядела бы его поразительная проницательность. Банковская афера, отголоски которой всплывают и в романе «Власть безумия», в эпизоде с полковником Каплауном, снова пытающимся сначала запугать, а потом подкупить строптивого следователя, все поставила на свои места.