Современный политик: охота на власть - [157]

Эти места в русской истории всегда были тесно связаны с властью.

Историю здесь можно проследить от приглашения первых Рюриковичей, которые должны были установить некий порядок. Справедливость заключалась в том, что произошло разделение и соглашение: князья отвечали за общий порядок, а народ жил своей жизнью.

Этот принцип прослеживается и дальше. Не случайно российские монархи всегда трепетно относились (или вынуждены были относиться) к этому обостренному чувству справедливости и удерживать те инстанции, где справедливость если не вершится, то по крайней мере провозглашается (где она известна).

Следующая инстанция, реализующая и концентрирующая справедливость, — православная церковь, которая этот принцип справедливости формировала и несла. Именно в ней вырабатывалось представление о том, что значит поступать или жить «по-божески».

Еще одна инстанция — мир, община, где происходила коллективная выработка справедливости. Там решалось, что справедливо, а что нет. Можно вспомнить также принцип вече, когда любой обиженный мог требовать от мира разбирательства и восстановления справедливости.

Таким образом, в истории России всегда существовал ряд мест, где проблема справедливости, во-первых, обсуждалась, во-вторых, провозглашалась, и куда, в-третьих, можно было обратиться за восстановлением справедливости если не физическим путем, то, по крайней мере, в нравственном отношении.

В СССР — и на этом сыграли большевики — высшей справедливостью была защита угнетенных, причем не только у себя, но и во всем мире, и этот пункт был очень важным для российского сознания. Действие принципа справедливости продолжалось.

Даже бандитские разборки с их «понятиями» в значительной мере удовлетворяют чувство справедливости — хотя и в эрзац-форме. Понятно, что это превращенная, эксплуатирующая форма. Но эксплуатирует она это же чувство справедливости, когда ни к кому, кроме них, нельзя обратиться.

В чем специфика такого разрешения ситуаций по отношению к закону и суду? Здесь важно то, чтобы справедливость была публично провозглашена — при невозможности ликвидировать последствия. Очень трудно было — и до сих пор трудно — наказать в полной мере людей, творящих зло, но можно сказать, что это несправедливо, и тем самым отделиться от этого и оставаться человеком нравственным. И это возможно в условиях, когда суд не работает, а государство неповоротливо.

Это та точка, в которой может существовать сверхправо, иными словами — та зона, в которой регулируется само право и создаются принципы решения ситуаций в его отсутствие. В этом принципиальное отличие России от Западной Европы. Если в европейском сознании область сверхправа живет в сознании суверенности, личности, то в России она живет в сознании высшей справедливости.

Таким образом, зафиксируем несколько пунктов. Во-первых, чувство справедливости заложено в народе. Есть жажда, чувствительность к ней, есть такая действительность. Во-вторых, всегда существовали и должны были существовать места, где справедливость как-то провозглашается или восстанавливается. В-третьих, это высшая справедливость, а не равенство людей. Этот принцип регулирует взаимодействие людей, однако сам он — из нравственного пространства.

Сейчас же Россия находится в ситуации, когда все эти места разрушены, и власть в России не восстанавливает и не провозглашает справедливость вовсе. Она не фиксирует места, где справедливость должна восстанавливаться, не пытается их простроить заново. Дело в том, что всегда есть соблазн провозгласить, что справедливость достигнута. Но как только такое будет провозглашено, тут же народ начнет предъявлять к государству чрезмерные требования (как и случилось в позднем СССР).

Проблема в другом: никто никогда не знает, что такое высшая справедливость, что в конце концов справедливо, а что нет. Но это предмет обсуждения. Это нельзя установить раз и навсегда, это должно происходить раз за разом.

В России прочная власть не может быть установлена без соотнесения с проблемой справедливости. Поскольку в России обсуждать проблему справедливости — это общественная потребность, и если ее заглушить, то возникает бюргерское, мещанское сознание, которое противно российскому духу.

Простейший исторический пример — это царь, который был «против бояр, но за народ». Для большой, разнообразной, сложно устроенной страны такое надправовое, надзаконное образование, аналогичное царю как инстанции, устанавливающей справедливость, — обязательно. Единственный сегодняшний аналог — это телемосты с Путиным. Но в ходе их не обсуждается принцип справедливости, а решаются конкретные проблемы конкретных людей. Если достижение справедливости не провозглашается как общий принцип, то это чувство остается неудовлетворенным, и тогда решение конкретной проблемы воспринимается как подачка.

Послесловие

КОГДА ТЕКСТ КНИГИ был уже практически готов, с ним начали знакомиться публицисты, политики и представители власти — в том числе и те, которые не разделяют нашу точку зрения.

Было высказано много замечаний, и мы их постарались учесть, однако кардинальным вопросом был следующий: зачем писать о модернизации власти, если сейчас Президент и вся его команда как раз этим постоянно занимаются? В самом деле: укрепляется вертикаль власти, в значительной степени снижено бюджетное воровство, проводится административная реформа, региональные и федеральные законы приведены в соответствие. Выборы проводятся только по партийным спискам, изменен порядок выборов губернаторов. На очереди следующие шаги, в том числе реформа местного самоуправления.