Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - [23]

В аппаратной остался только Приамо Бьянкини. Не отрывая глаз от своих рычажков, которые приводил в исходное положение, он сказал мне:

— Мариани сейчас в тон-зале Ф.

Спустя несколько минут Бьянкини пошел вместе со мной по коридору, к нам присоединился киномеханик со своими вечными жалобами на жару в проекционной; но наши пути сразу же разошлись. Послышались тягучие, глухие слова вечернего прощания, не менее банальные вздохи облегчения, удаляющиеся шаги.

В тон-зале Ф моя кожа натянулась от миллиона впившихся в нее мельчайших иголок, как будто все мои бедные поры впитали в качестве аллергена раздавшиеся в темноте интонации:

«— Если мне пана-адабится врач, я па-ашлю за ним, а у вас я больше не лечу-усь!

— Не надо так, прошу тебя!

— А что ты хо-очешь, чтобы я де-елала: за-акры-ылась в сва-аей ко-омнате и думала, как через не-есколька ме-еся-цев…»

Молодая женщина из Гамбурга должна ослепнуть — примерно как моя Бетт Дэвис в «Закате» — от мозговой опухоли, вызванной радиоактивным излучением, и разрывается между своим врачом и последней акцией истинной пацифистки. Боже мой, ну и роль! Какая же я идиотка — надо было настоять, чтоб ее не отдавали Боне. Я тогда промолчала, поскольку вся эта история с Чели, и без того слишком скользким типом, уже в то время была весьма деликатной, и я не должна была показывать, будто я настроена против Боны… «Par délicatesse j’ai perdu ma vie»[13] — кто это сказал? Во всяком случае, ко мне это вполне подходит. И вот я, глупая овечка, стою в полутемном зале, за установленными под прямым углом ширмами, чтобы голоса актеров преломлялись, создавая иллюзию замкнутого пространства, и мне видны только макушки Боны и Купантони, то поднимающиеся к экрану, то опускающиеся к тексту. Чуть в отдалении, на высоком табурете, сидит, сгорбясь и положив ногу на ногу, Мариани с сигаретой в руке. Этот вихрь полусветских интонаций, выкачанных снизу и выплюнутых при помощи живота и диафрагмы, это обилие растянутых гласных, пыхтенье, наподобие кузнечных мехов, составляют прямую противоположность холодному аристократизму немецкой актрисы. Я ощутила себя жертвой какой-то агрессии, которая сокрушит меня, а вместе со мной и доброе имя ДАГа; мои уши от напряжения готовы были соединиться на затылке.

«— …я только говорю, что нужно встретить смерть с достоинством.

— С дасто-оинствам? А сде-елать что-та, чтобы други-ие, миллио-оны других людей, не умерли та-акой же сме-ертью, эта разве не дасто-ойна?

— Да, достойно, но это совершенно ни к чему.

— А этава-а мы знать не мо-ожем, и ва-абще, аста-авь меня в пако-ое».

На лице Мариани не было даже замешательства, просто отсутствовало какое бы то ни было выражение. Я подавила желание спросить, уж не пародия ли это, а Бона, вновь обретя свою обычную манеру говорить, воскликнула:

— Привет, Катерина, какая честь! Неужели ты зашла посмотреть, как мы корпим над этим веселеньким фильмом?

— Думаю, трудновато вам приходится, — сказала я Мариани.

Бона ласково похлопала ладонью по тексту.

— Эти милые немцы, всегда такие легкомысленные!

У нее на лбу выступили следы затраченных усилий, и она небрежно смахнула их мягкой обложкой сценария.

Голос из аппаратной объявил об окончании записи, опять слова прощания; у Купантони был настолько помятый вид, что его нелегко было узнать. Мариани тоже едва держался на ногах.

Вошел режиссер дубляжа и обратился к нему:

— По-моему, все хорошо, да?

Под очками в черепаховой оправе пробежала лукавая улыбка. Бог ты мой! «Находка» Чели! Молодые люди этой породы ни перед чем не остановятся ради своей карьеры. Мои мысли витали слишком далеко, чтобы я могла сказать ему: нет, никуда не годится, — но разделявшие нас годы вдруг показались мне столетиями, полными славных деяний. Бона обласкала его взглядом и удалилась с ним под руку.

— Фу, ну и денек!

— Да. А что еще нас ждет впереди! Когда мы начинаем дублировать Харлоу?

— Боюсь, мы уже запаздываем, вклинился тот итальянский фильм, который пойдет в Венецию.

— Австралийский Гольдони, что ли?

— Хм. В начале той недели решим.

Я удивилась, что до сих пор нет графика работы, он ответил, что им, как обычно, занимается Чели.

— Надо его спросить, а то я хотела выкроить себе отпуск.

Мы остановились все в том же пустынном, кривом коридоре. Мой компаньон, видно, и впрямь был на пределе. Он вытер носовым платком серый морщинистый лоб, усыпанный маленькими черными точками.

— Хорошо, мы постараемся оставить тебе свободные дни.

— Чели еще здесь?

— Теперь, наверное, уже ушел.

— Счастливый! Надо сказать, я его довольно редко вижу в последнее время.

— Ну, не очень-то ты и стремишься. Он всегда на месте.

— А, по-твоему, я должна к этому стремиться?

— Мне бы хотелось, чтоб вы ладили, иначе всем будет трудно работать.

— Разве мы не ладим? Я-то считаю, что он просто молодец.

Сейчас начнутся обычные разговоры: Чели образцово ведет бухгалтерию, отлично знает требования рынка, всех обеспечивает работой, — они мне до ужаса надоели.

— Надеюсь, ты не станешь упрекать меня в том, что я мало занимаюсь административными делами?

— Ну что ты, и в мыслях не было! Я слишком ценю тебя как актрису. Но, может, все же тебе стоило бы заняться режиссурой, хоть время от времени?