Современный итальянский детектив - [11]

Сестры происходили из знатной семьи со славными традициями, но, увы, страшно невезучей. Во всех битвах, проигранных итальянской армией, начиная от Новары и кончая Эль-Аламейном, принимал участие кто-нибудь из семейства Пьовано. У сестер была многочисленная родня, еще более знатная, и небольшой круг старых друзей, частых гостей в доме, играющих, вернее, сыгравших определенную роль в жизни города. С годами сестры обеднели, и обстановка их дома была теперь довольно убогой.

Гарроне взглянул на старинные, восемнадцатого века, светло-зеленые часы с позолотой: двадцать минут седьмого. Странно, почему сестры их не продают? Миллион лир чистыми он им гарантирует в любой момент. Потом перевел взгляд на потертые шелковые обои, а затем на уже изрядно потрепанные портьеры, правда из натурального персидского флера, и на дверные украшения работы Оливеро. Вдруг в который уже раз отчаянно задрожал потолок от бешеного топота наверху, и кусок штукатурки, отвалившись, упал на стол и разлетелся на несколько осколков.

— Ни секунды не посидят спокойно, — пожаловалась Пьовано-старшая.

— Так всегда бывает, когда сдаешь квартиру южанам, — заметил Гарроне. — Впускаешь приличную супружескую пару без детей, а три месяца спустя их уже над твоей головой целых четырнадцать.

Сам он квартиру не сдавал. На виа Пейрон, где он жил с сестрой и матерью, южане пока не проникли, и потому район был еще относительно тихий. Что же до его мастерской (комната без удобств, первый этаж обветшалого дома на виа Мадзини), то и там такой проблемы не возникло. Пусть хоть двадцать восемь южан над головой пляшут — его это ничуть не волнует. Но сестрам Пьовано доставляло удовольствие, когда ругали южан.

— Да, надо признать, парод они своеобразный, — сказал он.

— Мы все итальянцы, — сухо сказал генерал. — На Изонцо они погибали рядом с нами.

Адвокат Арлорио примирительно кашлянул.

— У них были крупные юристы, превосходные правоведы. Но когда они приезжают к нам на север… — Он сокрушенно покачал головой. — Говорят, все дело в питании, в протеине. Они не привыкли к мясу.

— Хотела бы я знать, к чему они привыкли, — простонала Пьовано-старшая, подняв свои белесые глаза к облупившемуся потолку.

— Про мужчин не знаю, — заметил Гарроне. Он на миг заколебался, взвешивая все «за» и «против»: адвокат не в счет, генерал тихо выживает из ума, Пьовано-младшая последнее время и так настроена к нему враждебно, зато старшей это наверняка понравится. — А вот женщины… — он выдержал многозначительную паузу, — привыкли к хренку.

После минутного молчания что-то забулькало в морщинистом горле Пьовано-старшей. И вдруг она засмеялась неудержимым счастливым смехом, как в молодости.

8

А главное, с горечью подумала Анна Карла, перепрыгнув через распиленный пополам ствол тополя, причина-то нелепая, просто абсурдная.

В Нью-Йорке она была всего дважды: первый раз как туристка, второй — на свадьбе у брата. А вот в Бостоне ни разу не была и не собиралась туда ехать. Кажется, он стоит на берегу моря (но к северу или к югу от Нью-Йорка?), и там в восемнадцатом веке несколько патриотов вроде наших карбонариев за чашкой чая решили начать против англичан войну за независимость. Ничего другого о Бостоне она не помнила. У Генри Джеймса (читать его, все равно что тащить в гору велосипед) есть роман под названием «Бостонцы», но она его не читала.

Кажется, в прошлом бостонцы почему-то считались пуританами и снобами. Но теперь это, скорее всего, типичный американский город, где полно негров и небоскребов, а на окраинах — сплошь небольшие виллы с садом и двухбоксовым гаражом. И вот из-за какого-то безликого, чужого города, который она не видела и почти наверняка никогда не увидит, ей приходится сейчас как неприкаянной тащиться вдоль берега По.

— Ба-астн, — старательно произнесла она вполголоса, — Ба-астн.

Нелепо, смешно. А между тем (об этом даже в Библии говорится) одно-единственное слово порой может иметь решающее значение, тому примером Гарибальди, Камбронн…

Она пошла вдоль плотины: справа текла мелкая серая река, на берегу неподвижно, как часовые, сидели рыбаки, слева простирался большой луг с кучами мусора, будто бежавшими навстречу черным мачтам высоковольтной линии. Пейзаж был предельно убогий: одинокая засыхающая акация да ржавая байка из-под сардин на заросшей сорной травой тропинке. Анна Карла была довольна собой — уже то, что она случайно, совершенно случайно, избрала для своих раздумий такое унылое место, было победой над тягостной опекой Массимо, над его дурацкими запретами. Идеальный пейзаж для любительского фильма, с насмешкой сказал бы Массимо. Или — что еще хуже — для рекламного экологического ролика. А где же ей, собственно, гулять? По набережной Сены? Вздор! На Ривьере? Этого еще не хватало! Горе мне с этим Массимо! Анна Карла не заблуждалась на его счет: несчастный утопист, который со своим болезненным стремлением к естественности стал рабом самых диких предрассудков. Его можно только пожалеть. Одержимый какой-то, настоящий маньяк. Безумец, опасный для самого себя и для других. У нее, слава богу, достало характера, чтобы избавиться от тягостной зависимости. Он же, увы, в тупике и выбраться уже не сумеет.