Современный грузинский рассказ - [159]

— Да уж, не приходил.

— Ты, наверное, и семьей обзавелся.

— Было такое дело, только разошлись мы… Сын у меня в России.

— Сколько ему?

— Двадцать один.

— Я сейчас, только фрукты принесу.

— Нет, спасибо. — Впервые в жизни мысль о фруктах вызвала у него тошноту.

— Значит, ты доволен. И прекрасно. Эх, что может быть лучше морской службы.

— Чего же ты тогда не вышла за моряка или еще за кого-нибудь в этом роде, как ты прежде мечтала?

— Э, Гоги, ты опять ребячишься. Почему Гиви так долго нет? И мастер телевизионный не приходит.

Капитан машинально взглянул на телевизор.

— Сколько времени прошло, — сказала она.

Эти слова вернули капитану проблеск надежды. «Быть может, еще осталось в этой женщине хоть что-нибудь от той, тогдашней», — подумал он и тихо ответил:

— Да, времени прошло много.

— Уже ровно три дня, как мы его вызвали, а он все не приходит. В жизни не встречала ничего подобного!

Моряк встал.

— Пойду я, Лиана.

— Остался бы, Гиви скоро придет, — поднялась и хозяйка.

— Да нет, пойду.

Капитан вышел в прихожую и, надевая шинель, почему-то бросил взгляд на потолок. Хозяйка уловила этот взгляд.

— Да вот, никак не заставлю Гиви сменить старую люстру. Здесь такой ни у кого, кроме нас, уже не висит.

— Заставь непременно. Всего доброго, Лиана.

— Будь здоров, капитан. Заглядывай, когда приезжаешь.

Он рассмеялся громко и как-то нервно.

Он поспешно сбежал вниз по лестнице и быстро пошел прочь.

«Боже мой, какой кошмар, — думал он, понемногу остывая. — Какая идиотская история, кто знает, может, не пойди я тогда на день рождения, не услышь я от нее тех слов, я сейчас не был бы так одинок. Кретин, кретин, и ради чего, ради кого все это. Ради жены этого болвана. Вот так, всю жизнь принести в жертву болтовне глупой девочки, и где же теперь эта девочка, мечтательная и милая? Значит, ее и не было». «Кретин! — снова сказал он себе. — Болван! Ох, уж эти глупые мечтательные девочки и еще более глупые мальчики».

Чья-то рука остановила его. Перед ним стояла Лиана. Юная, как двадцать лет назад, худенькая, продрогшая.

— О… Моя маленькая девочка, вам ведь тоже очень нравятся моряки, — усмехнулся он. — Наверное, это у вас семейная традиция, — и понял, что сказал лишнее.

Девушка взяла его под руку, моряк смутился, как мальчик, заглянул ей в глаза.

— Я знала, что вы убежите, — тихо сказала она.

— Откуда ты знала? — спросил моряк.

— Ведь мама вернулась?

— Вернулась.

— Я знала, когда мама вернется, вы убежите. Одна мамина подруга рассказывала мне о вас. Мама очень изменилась… — В глазах у девушки моряк увидел слезы.

— Изменилась, это просто не она, это совсем другая женщина, и вам тоже надо измениться, наверное, так лучше… Ведь кто-нибудь может…

Он не договорил.

Перевод А. Златкина.

МУЖЧИНА

Кто-то забарабанил в дверь. Датуна в темноте широко раскрыл глаза. «Наверное, он», — от этой мысли сердце забилось чаще.

— Кто там? — спросила женщина.

— Кто еще может быть, — послышался осипший мужской голос.

«Он», — подумал Датуна и от страха сунул голову под одеяло.

— Оставь меня в покое, Шукрия.

— Отопри, мне нужно кое-что тебе сказать!

— Говорить днем надо, испорченный ты человек, убирайся отсюда! — Молодая женщина встала с постели.

«Если бы отец был здесь, этот не посмел бы прийти», — подумал Датуна.

— Ты же знаешь, Шукрия, я не открою. Никому не говорю, что ты сюда ходишь, не хочу, чтобы у тебя неприятности были, так отстань, оставь нас в покое! — Датунина мать уже стояла у двери и оттуда упрашивала пришельца.

— Э, птичка, открой мне, скажу тебе кое-что, а потом хоть убивай меня, если хочешь.

— Говори оттуда, — женщина плакала, кутаясь в одеяло.

— Тут холодно, птичка.

«Убивай, если хочешь», — когда он произнес эти слова, у Датуны словно что-то вспыхнуло в голове. Он выглянул из-под одеяла, потом спустил ноги на пол.

— Уходи, Шукри, умоляю, неужели у тебя сестры нет, бессовестный! — взмолилась женщина.

— При чем здесь сестра. Я тебя люблю. Открывай, а не то высажу дверь.

Датуна так подкрался к висевшему на стене ружью, что мать, которая стояла у двери, ничего не услышала. Он снял ружье, снова лег в постель; с трудом, еле-еле отодвинув затвор, пальцем нащупал патрон, затем положил указательный палец на спуск, направил ружье на дверь и замер.

— Уходи, Шукри, ради бога, уходи, — женщина опустилась на колени перед дверью…

Дощатая дверь дрогнула под ударом ноги. Датуна оробел и убрал палец со спуска. В дверь снова ударили ногой. Женщина оглянулась на ребенка и сказала: «Не бойся, маленький, это дядя Шукри».

«Был бы отец, этот не пришел бы сюда», — хотел сказать Датуна, но не смог издать ни звука.

Женщина взглянула на стену, туда, где должно было висеть ружье; не найдя его, она начала тревожно оглядываться по сторонам, — и Датуна опять осторожно потянулся к спуску.

— Где ружье, сыночек? — тихо спросила мать.

Он не ответил. Даже если бы он и захотел что-нибудь сказать, страх помешал бы ему вымолвить слово.

Дверь снова затряслась, и в комнату вломился огромный мужчина. Женщина закричала, верзила кинулся к ней. Датуна зажмурился и нажал на спуск.

Звук выстрела и вой раненого он услышал одновременно.

Падал снег, он покрывал крыши деревни, и заснеженные крыши сверкали на солнце. Поднимающийся из труб дымок понемногу таял в воздухе.