Современный греческий детектив - [179]

А парень будто не слышит. Уставился невидящими глазами, словно сквозь меня, словно разглядывает что-то далеко на горизонте. А ведь никакого горизонта за мной нет. Там стена, а в стене дверь под номером 717. Скоро в нее постучит Менеджер, мы вдвоем заблокируем его на карнизе, и тогда всему наступит конец… Вот он, у меня перед глазами. Я лежу на подоконнике с пистолетом в руке, немного высовываюсь и говорю:

— Тигр.

Это слово внезапно пришло мне в голову, и я невольно его произнес вслух.

— Тигр, — повторил я, а парень продолжал смотреть на меня пустыми глазами. — Тигр — так называется та загадочная река, — объяснил я. — Пункт четвертый по вертикали. «Река, которая не только топит, но и пожирает».

В то самое мгновение, когда я напомнил ему о четвертом пункте по вертикали, в тот самый момент, когда я произнес и повторил слово «Тигр», во мне что-то произошло… Это коротенькое слово «Тигр» вырвалось у меня само собой. Я еще не знал, какие последствия оно за собой повлечет. Это слово, оказывается, имело самое непосредственное отношение к плану, к спектаклю, где я играл не последнюю роль. Вот сейчас я дернул за конец нитки, и клубок стал разматываться… Как фокусник, когда он за кончик вытаскивает длинную ленту связанных между собой разноцветных платочков. Как только я сказал «Тигр», события вдруг предстали передо мной в ином свете — все то, что мы пережили с парнем с семи часов вчерашнего утра… Я не могу его предать… Нет, не могу. Если бы он не забрался на этот проклятый карниз, если бы не совершил в последний миг прыжок-признание, если бы я не понял, что он виновен, если бы все продолжалось, как и раньше, если бы не образовался этот проклятый сквозняк и дверь туалета не заклинило, тогда, может, со мной ничего и не произошло бы. Но теперь я знаю: он виновен и это я обеспечил для нас ту информацию, которой мы раньше не располагали. Много часов подряд я играл в этом спектакле, и теперь он закончился триумфальным успехом. Предать парня сейчас, когда он сознался, я не могу. Ведь это я подтолкнул его к признанию… Я притворялся, будто очень чувствителен, будто отношусь к нему по-дружески, будто я человек и у меня есть душа… Я надел маску человека, играл роль человека. Теперь мне ясно: я не просто играл роль, во мне действительно сохранилось еще что-то человеческое. Я не могу предать его, не могу… Вот он стоит недалеко от меня, а я вижу, как мы вдвоем гуляем по городу. План сработал с точностью хронометра, я приложил все усилия, чтобы обеспечить успех этого совершенного плана, но больше я не в силах играть… Еще один будильник трезвонит в «Большой национальной», два или три окна засветились на шестом и четвертом этажах. Менеджер постучит в дверь с минуты на минуту… В стремительном вихре проносятся передо мной эпизоды из нашей прогулки по городу: парикмахерская «Искренность», уличное происшествие, кафе «Прогресс», девушки-подруги, поездка на пляж, камни, что мы бросали в море, игра в футбол с мальчиками, луна-парк, дом ужасов и все, что приключилось в нем, возвращение в «Большую национальную», оливковое масло, вата, булавка… Я вытаскиваю одну за другой колючки из его пятки… Кроссворд, пункт четвертый по вертикали. «Тигр» — так называется «река, которая не только топит, но и пожирает», нет, я не могу его предать…

— Беги! — говорю я, смотря ему прямо в глаза.

Он не отвечает и не двигается с места.

— Беги! — повторяю я, угрожая ему пистолетом.

Он продолжает смотреть на меня пустыми глазами.

— Беги! — говорю я в третий раз.

Парень стоит все так же неподвижно, а Менеджер вот-вот появится.

— Ну беги же! — прошу я.

План сработал безукоризненно, а потом, словно скорпион, ужалил меня самого.

— Да беги же ты!

Я целюсь в него, сипло свистит тепловоз на вокзале, моросит мелкий дождь… Я смотрю на парня, и он словно растворяется в пелене дождя, нет, не растворяется, вон он, на карнизе.

— Беги! Беги, не то буду стрелять! — Я приказываю и умоляю одновременно.

Ждать больше нельзя. Менеджер уже стучит в дверь, стучит изо всей силы, но я не собираюсь открывать.

— Беги!

Парень не слушается и продолжает неподвижно стоять под дождем, а я не могу его предать… Менеджер уже стучит кулаками, старается выбить дверь, но она пока что выдерживает.

— Беги!

Менеджер стреляет в замок, дверь открывается. Он вваливается в комнату и какое-то мгновение стоит у порога с пистолетом в руке.

— Беги!

Я не могу предать его… Наш план безупречен, но так же, как самое «совершенное» преступление, он оказался в чем-то несовершенным. Мы все предусмотрели, учли каждую мелочь, все рассчитали с математической точностью, все исполнили безукоризненно, но допустили какой-то промах, какой-то просчет… Додумать я уже не успеваю. Менеджер буравит меня глазами, он не может поверить тому, что видит, что слышит. Это же я, следователь службы безопасности, доверенное лицо режима, фанатик режима, это я говорю задержанному: «Беги!» — и хочу, чтобы он бежал… Менеджер, видно, никак не может постичь, что со мной стряслось. Я сейчас не думаю о режиме, я думаю о парне, замершем на карнизе… Мы были вместе, я и этот парень на карнизе. Мы вместе гуляли по городу, мы теперь вместе в этой жизни, нас что-то неуловимо связывает. То, чего не учла служба безопасности… В плане допущена ошибка, в логике режима имеется серьезный просчет. Нет, люди не делятся на сторонников и противников режима. Это ошибка, роковая ошибка. Она — динамит, который взорвет всех нас. Нет, я не могу предать его, не могу… Я знаю, я понимаю, что́ меня ждет, но я его не предам. Не предам того человека, что стоит на расстоянии трех метров и судорожно вцепился в стену, вцепился в меня… Ошибка — все то, что мы считали очевидным и непреложным. Это ошибка в нас самих.