Современные славянофилы. – Начало Русского собрания - [2]

Столько о школѣ. Авторъ ни мало не смущается вопросомъ, каковъ долженъ быть "земледѣльческій катехизисъ", что это за земледѣльческая азбука. Все это не суть важно, ибо важно одно – изыскать новый способъ "питанія" для обиженнаго судьбою сословія, которое, по своимъ традиціямъ имѣя склонность къ питанію, не обладаетъ для онаго средствами. Столь же простъ въ разрѣшеніи національнаго вопроса г. Недолинъ, который полемизируетъ съ Вл. Соловьевымъ объ націонализмѣ. "Не пристало Россіи искать, т. е. вѣрнѣе заискивать какого-то фантастическаго примиренія съ Европой, какъ это надлежитъ намъ сдѣлать, слѣдуя политическимъ идеямъ Вл. Соловьева, – пора самой Европѣ сознать всѣ свои вины передъ Россіей, а тѣмъ народамъ, которые, давно уже и навсегда побѣжденные Россіей, вошли въ составъ ея населенія, но все еще въ лицѣ шумливыхъ газетныхъ фразеровъ "враждуютъ" съ нами заднимъ числомъ, понять смыслъ своихъ предательскихъ чувствъ, а подчасъ и дѣйствій, по отношенію къ россійскому государству". Любопытнѣе всего въ этой тирадѣ "всѣ вины" Европы. Жаль, что дальше мы не находимъ ихъ перечисленія, а то г. Недолинъ внесъ бы очень полезную графу въ нашу долговую книгу: "а за всѣ вины столько-то". Счетъ этотъ славянофилы ведутъ издавна, со времени Петра, и до сихъ поръ не могутъ подвести итоговъ. Европа съ своей стороны могла бы предъявить болѣе существенный счетъ, въ видѣ нѣсколькихъ милліардовъ рублей, данныхъ ею въ займы на разныя мѣропріятія, въ томъ числѣ и на воспособленіе дворянскому сословію, о нуждахъ котораго современные славянофилы такъ пекутся. Право, за это одно она заслуживаетъ спасиба. Что было бы съ ними, если бы по ихъ желанію Европа снялась съ мѣста и исчезла, какъ щедринскій мужикъ, который улетучился по молитвѣ глупаго помѣщика, ненавидѣвшаго мужичій духъ? Г. Недолинъ, надѣемся, помнитъ, что случилось съ глупымъ помѣщикомъ, котораго и начальство за это не одобрило.

Европу, конечно, пугать можно, но достать ее трудно, и потому г. Недолинъ всю свою энергію направляетъ на чуждыя національности, "давно уже побѣжденныя", и обращается къ евреямъ. Отрицая цѣликомъ мысль Соловьева о необходимости равноправности, авторъ съ паѳосомъ восклицаетъ: "Что же будетъ, если евреи, какъ того требуютъ ихъ защитники, стали бы "равноправными" съ русскимъ народомъ въ русской землѣ, если даже теперь, когда цѣпкія руки евреевъ все-жъ-таки не вполнѣ еще развязаны, они со своимъ геніальнымъ пролазничествомъ забираются всюду, умѣютъ находить самыя вліятельныя связи, легко и незамѣтно подбираютъ къ своимъ рукамъ не только богатства русской земли, но, заполняя свободныя профессіи, постепенно, но неуклонно, и послѣдовательно захватываютъ и русскую литературу… Наша государственная власть… защищаетъ "малыхъ силъ", русскій народъ, отъ позорнаго еврейскаго ига". Также рѣшаетъ славянофилъ г. Недолинъ и всѣ остальные національные вопросы, все сводя къ "единой святорусской правдѣ": все, что не русское, да трепещетъ… "Націонализмъ въ политикѣ, націонализація гражданской жизни" – альфа и омега, ея же не прейдеши.

Есть одно достоинство въ современномъ славянофильствѣ, это – его откровенность. Читая статьи обоихъ сборниковъ отнюдь не впадешь въ сентиментализмъ стараго славянофильства, что-то, хотя и смутно, говорившаго объ идеальномъ братствѣ, о единеніи душъ, хотя бы и въ маниловскомъ тонѣ, и проч. Нынѣ всему этому конецъ, – какой-то почти свирѣпой ненавистью ко всему чужому несетъ отъ этихъ рѣчей о приведеніи всѣхъ къ одному знаменателю. Достается жестоко и печати въ статьѣ нѣкоего г. Московцева. Вся печать, если вѣрить этому суровому стражу "національнаго русскаго слова", прогнила, заполонена еврействомъ (и дались имъ эти евреи!) и источаетъ тлѣтворный ядъ, отъ котораго погибаетъ все истинно-русское. Авторъ даже не задумывается, отчего-же, если справедливы его нападки, эта истинно-русская печать, представляемая имъ купно съ братьей, такъ по существу ничтожна, слаба и неподвижна, что можетъ только вопить? Что же мѣшаетъ ей проявить свою силу, коренную русскую мощь, истый духъ, по ихъ словамъ, непобѣдимый и непереносный ни для кого, кромѣ истинно-русскихъ? Кажется, по ихъ же слову, время теперь самое для нихъ распрекрасное: всѣ излюбленныя ими исконныя начала "святорусской правды" въ полномъ ходу, инородцы и иновѣрцы поставлены въ надлежащіе предѣлы, а если Европа еще не повинилась, то все же и не наскакиваетъ. Между тѣмъ, г. Московцевъ вопитъ "караулъ!" и требуетъ "націонализаціи русской печати". Опять таки, какъ это сдѣлать, онъ не задумывается, хотя тутъ же, какъ истинно не унывающій россіянинъ, и замѣчаетъ вскользь: "Если наше законодательство не позволяетъ евреямъ занимать мѣста на государственной службѣ, то нѣтъ никакихъ основаній допускать и сосредоточеніе печати въ еврейскихъ рукахъ". И такъ говорятъ и пишутъ люди, осмѣливающіеся считать себя "наслѣдниками" Аксакова, того самаго славянофила, который воспѣлъ гимнъ "свободному слову", который съ чисто религіознымъ паѳосомъ писалъ о свободѣ слова: "Мысль, слово! Это та неотъемлемая принадлежность человѣка, безъ которой онъ не человѣкъ, а животное. Безсмысленны и безсловесны только скоты, и только разумъ, иначе слово, уподобляетъ человѣка Богу. Мы, христіане, называемъ самого Бога Словомъ. Посягать на жизнь разума и слова въ человѣкѣ – не только совершать святотатство Божьихъ даровъ, но посягать на божественную сторону человѣка, на на самый Духъ Божій, пребывающій въ человѣкѣ, на то, чѣмъ человѣкъ – человѣкъ. Свобода жизни разума и слова – такая свобода, которую по настоящему даже смѣшно и странно формулировать юридически или называть правомъ. Это такое же право, какъ право быть человѣкомъ, дышать воздухомъ, двигать руками и ногами. Эта свобода вовсе не какая-либо политическая, а есть необходимое условіе самого человѣческаго бытія, – при нарушеніи этой свободы нельзя и требовать отъ человѣка никакихъ правильныхъ отправленій человѣческаго духа, ни вмѣнять что-либо ему въ преступленіе; умерщвленіе жизни, мысли и слова – самое страшное изъ всѣхъ душегубствъ". ("День", 23-го января 1863 г.).