Современники - [35]

— И много изъездили?

— Ну, как вам сказать… Я уже говорил вам, что я волгарь, из Горького. Отец до самой смерти пароходным механиком ходил. Ну там рабфак, студенческие годы… Кончил я прилично, и повезло: сразу со студенческой скамьи — на канал имени Москвы. Знаете, какая это была стройка! Я там прорабом на водонасосной станции стал. Чувствуете, какая практика! Ширь, размах, закалка. Была у меня в Горьком девушка, мы с ней года три дружили, чудесная такая девушка, и всегда казалась она мне нежной, беспомощной такой, что казалось: дунь ветер — и с ног ее повалит. Уезжал на канал — уговорились: устроюсь, оперюсь, вернусь за ней — поженимся. Но вижу, какая тут женитьба! Дел по горло, бриться и то иной день некогда, быт неустроенный, трудный. Пожалел ее, так ей и написал… И ведь что вы думаете, вместо ответа сама ко мне приехала! Поженились. Хоть порой, в горячее время, виделись с ней часов по пяти в сутки, не больше — хорошо зажили. Сынишка у нас там, на канале, родился, Женя. Ему сейчас шестнадцать лет. Кончили мы канал, проехались по нему втроем на пароходе, порадовались. Подъезжаем к Иванькову — жена спрашивает: «Куда же дальше?» — «А дальше, отвечаю, по каналу обратно». — «Нет, говорит, семьей куда дальше тронемся?» Вот как был поставлен вопрос… Меня и на канале эксплуатационником оставляют и на новую стройку зовут, на Волгострой, который в те дни только-только начинался. Я, признаться, о Волгострое наслушался, меня туда тянет. Но, думаю, как же она? И мальчонка ведь маленький. А она мне отвечает: «Иди туда, куда сердце тянет, где ты нужней. О нас с Женькой не беспокойся, легкого пути из-за нас не выбирай. Мы с ним выдержим».

Обрадовался я. Вот тебе, думаю, и нежное существо! Поехали мы на Волгострой. Там я уже главным механиком на ремонтном заводе был. Машины для всей стройки ремонтировали. Я их там все досконально изучил. Огромная практика. Еще один институт. На Волгострое родилась у меня дочурка, Людмила. Растет стройка, а мы с женой пошучиваем — мол, как кончим, так уж дела своих рук вчетвером смотреть надо будет. Но проехаться по Щербаковскому и Угличскому морям не пришлось — началась война. Пошел в армию. Командовал батареей тяжелых пушек. Ну, а потом послали работать по строительной специальности, на Крайний Север, в самую что ни на есть Арктику…

Да-а, вот вы о жене спрашивали, как она насчет моих переездов. Что ж, жена — обыкновенная советская женщина. Познакомитесь с ней — вроде ничего особенного и нет, а ведь вот, не задумываясь, в военное время, по трудным тогдашним железным дорогам, а потом на оленях да на собаках больше месяца ко мне в тундру добиралась… Да не одна, а опять всем колхозом, который к тому времени еще вырос… Как вырос?

А вот. Она сиротку Лену, которую война без отца, без матери оставила, удочерила. Так вчетвером с новой дочкой они ко мне в Заполярье и прибыли в самый разгар полугодовой ночи.

Дмитрий Георгиевич улыбнулся.

— Видите, какие у нас жены-то, у строителей! Кончил дело в Арктике — меня в субтропики послали. То были полярные ночи, северные сияния, холодище, льды, торосы, олени, а тут — синее море, лазурь, пальмы, магнолии. И все, конечно, со мной едут, и, заметьте, охотно едут, и не потому, конечно, что субтропики посимпатичнее вечных льдов и плешивой тундры, а потому, что все они у меня живут стройками, потому, что у нас одна мечта… Радовался я, когда на юге работал, — думаю: отдохнут мои у Черного моря после всех своих скитаний и испытаний. Но тут решение о постройке Волго-Дона. Товарищи мои письма шлют: грандиозное дело, едем туда, не хочешь ли с нами. Как тут не захотеть! Покоя лишился. Жена заметила, спрашивает, что ты, мол, что с тобой. Я ей так осторожно, исподволь, о Волго-Доне. Она вздохнула: «Что ж, собираться, что ли?» Я, признаться, и не ожидал, что она так вот сразу «Нет, — говорю, — нет, это так, мечта. Разве у меня хватит духу вас из таких вот благословенных краев — да в степь, где только суслики!» Она засмеялась: «Чудак, ведь знаю, что поедешь, и мы поедем. Раз мы там нужны — какой может быть разговор! Когда собираться?..» Во как у нас! — Дмитрий Георгиевич засмеялся, и смех у него неожиданно оказался звонким, заливистым, совсем ребяческим. — И действительно, никакого разговора больше не было. В эти края я прибыл одним из первых и, знаете, очень горжусь, что при мне первый экскаватор вынул здесь первый ковш грунта.

— Но ведь нелегко все-таки ей, жене вашей, в этих условиях!

— А чем наши условия сейчас хуже ваших, московских? Поначалу, конечно, жили на квартире у казака не ахти как просторно, а теперь у меня домик — две комнаты, кухня, ванная, радио, газеты… Отличный клуб. А библиотека такая, что и в ином старом городе не найдешь… Нет-нет, вы поглядите на эти машины! Хороши, а? А ведь они не самые крупные. У нас и четырнадцатикубовые работают. А на заводе уже восемнадцатикубовые изготовляют и проектируют, говорят, на двадцать четыре куба. Разве не интересно верховодить такими вот стальными дядями?.. Я понимаю, каждый любит свою работу, свое дело, но мне вот, извините, кажется, что наша работа самая увлекательная.