Современницы о Маяковском - [8]

— Я ничего не должна.

— Чего ты хочешь?

— Ничего.

— Хочешь, чтоб мы поженились?

— Нет.

— Ребенка хочешь?

— Не от тебя.

— Я пойду к твоей маме и все расскажу.

— Не пойдешь.

Это краткий конспект большого разговора летом 1914 года.

В начале весны 1915 года приехала в Петроград. За книгами для военного госпиталя в Люблине. Искала Маяковского.

Ховины дали телефон, причем Виктор Ховин сказал: "Теперь ему нельзя с вами встречаться".

"Почему?" — "Вот увидите. Звоните". И правда — хорошо, дружески поговорили по телефону, но не встретились. У Ховина узнала о Лиле Брик. О Брике. И что Брики делают для Маяковского. Маяковский о Лиле мне не говорил. Все, что было издано Маяковским, — все повезла с собой. Вместе с чемоданом литературы для солдатской библиотеки. Ховин очень недоброжелательно отзывался о Бриках, хотя и подчеркивал большую их роль в творческом росте Маяковского.

В Люблине меня ждали почитатели Маяковского, в том числе будущий отец моего сына Александр Протасов. По вечерам после работы я читала вслух Маяковского, пропагандируя его.

Помню, милый толстяк главврач охал и ахал вместе с женой своей, когда я и им читала Маяковского.

"Ну что вы мяса не едите — это еще ничего, но что вы считаете это поэзией — это уж, знаете ли…"

--

Летом 1915 года встретились в Москве. Жил Маяковский в Б. Гнездниковском, в девятиэтажном доме, где-то очень высоко.

И вот тут — я помню — увидела его ровные зубы, пиджак, галстук и хорошо помню, как подумала — это для Лили. Почему-то меня это задевало очень. Не могла я не помнить его рот с плохими зубами — вот так этот рот был для меня прочно связан с образом поэта… "Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он…"

Комната в Гнездниковском была очень приятная. И было очень хорошо. Но почти в каждой нашей встрече были моменты, о которых потом жалела. Так и в этой.

Решили отпраздновать встречу по-старому. Маяковский помчался за вином и фруктами. И куда-то еще должен был зайти по литературным делам. А я должна расположиться у него — сегодня будем вместе весь день.

А я (как жалко теперь, и какая я была все-таки свинья), подождав немного, написала прощальную записку на тарелке — кругом по ободку. И ушла. Это он мне потом напомнил через много лет.

А теперь как алмазные крупинки собираешь в памяти все, что связано было с Маяковским.

Вот вспоминаю, что в 1913, 1914, 1915 годах я никогда не называла его Володей. Вот не был он для меня Володей. Все время у меня было чувство такое, что он слишком большой внутренне, что я рядом с ним такая, что мне Володей его никак не назвать.

И эта постоянная взволнованность от общения с ним в те годы. Да и позднее тоже.

--

До следующей встречи, через не так уж много лет, — книга Маяковского — посредник между мной и людьми. В 1917 году у меня родился сын, и, конечно, ему вместе с колыбельными приходилось слушать Маяковского.

В этом же 17-м году, до моего отъезда в Сибирь, меня затащила к себе группа минских молодых поэтов — "марсельские матросы" они назывались. Такие эстетствующие буржуазные мальчики и девочки. На их вечерах читала Маяковского, и чаще всего "Облако в штанах". Маяковский потом как-то показывал мне газетные вырезки об этих чтениях.

Маяковский и опять "Облако" содействовали моему сближению с Правдухиным[21] и Сейфуллиной[22] в Челябинске в дни колчаковщины. А до этого в Челябинске же приходили ко мне два мальчика — Юра Либединский[23] (впоследствии писатель) и Миля Элькин — прочесть Маяковского или о Маяковском — в "Союзе молодежи". Это мои встречи с ним на расстоянии.

В 1920 году из Красноярска, где я была на партийной работе, я написала письмо (теперь сама знаю, что поганое) одному человеку (другу Чуковского) — послала на РОСТА — Владимиру Владимировичу, чтоб передал, если знает, где этот человек.

Осенью 1920 года в Москве, куда приехала в дни сессии ЦИК, встретила Маяковского на Манежной площади. Был он мрачен. Встретились не очень тепло. Спросила о письме. Он сказал: "Я его прочел и разорвал, потому что противно стало". Узнал, что я два года в партии, одобрил. На мой вопрос, почему он не член партии, ответил: "Пусть восстановят мой стаж".

В 1922–1923 годах в Москве — я училась в 1-м МГУ — встречались несколько раз. Помню, вечер одни бродили по Тверскому бульвару. Руку мою держал в своем кармане. Были вместе в Доме писателя. Был он в те дни невеселый.

В этот же год случайно встретила Ховина, который изрыгал гадости о Бриках. Попросила замолчать. Больше его не видела.

В 1923 году В. В. первый раз показал мне Лилю Брик и рассказал о ней. Это было в Водопьяном переулке. Лиля Юрьевна была за границей. Шагали по бульварам, потом пустились бегом — публика шарахалась, — это мы трамвай догоняли. Приехали на Водопьяный. Помню — первая комната большая, в ней рояль (?). На рояле хаос. У стены кровать, над кроватью на стене лампочка. Подальше стол с самоваром. В соседней комнате играют в карты. Кажется, были Асеев[24] и Третьяков. Девочка какая-то (вероятно, Таня Ольги Третьяковой) читает стихи "лет быстролетных коней". И кто-то говорит, что надо читать "лёт быстролётных", а кто-то — "лет быстролетных".