Современная югославская повесть. 70-е годы - [60]

— «Согласны на все условия, — читал Пипе, а сердце у него от буйной радости прыгало до самого горла. — Чудеса. А еще говорят, Пипе, что люди на войне теряют разум!» — Тут Пипе хотел было обидеться, но взял себя в руки. — Уж поп сумел бы командовать на войне, не потерял бы разума, зато потерял бы Колоннелло. Пошли дальше! «Итак, в субботу к четырем часам дня грузовики прибудут на Волчий лог, на перевал, только с шоферами, без охраны. Встретьте их по-хорошему и верните человека в его стадо. Пусть в душах ваших живет вера в то, что все люди — божьи творенья и с ними следует поступать милосердно, а не жестоко и безбожно!» Уворовано из довоенной проповеди, — звонко рассмеялся Пипе, смех его перешел в хохот и зазвучал, словно большой колокол. — «А что до подсвинка, которого ты мне прислал и который передаст тебе мое письмо…» Это, Марко, о тебе.

— А я что? — спокойно ответил Марко. — Изверг он и скупердяй.

— «…мне не то жаль, что он съел и выпил месячный запас в доме, а то, что я сжевал и проглотил столько невысказанных ругательств», будто сардины! — вставил Пипе. — «…что мне не найти теперь, кому исповедаться. Если ты захочешь меня совсем извести, пришли мне еще такого же поросенка, чем навеки погубишь своего шпиона. Спасибо тебе за все…»

— Не за что! «Твой Пипе Пипин покойного Пипе! P. S. Смени этот идиотский пароль, мы не в цирке».

— А что значит это P. S.? Шифр? — спросил Лука.

— P. S. — значит «после сортира»! — буркнул Марко, распалившись оттого, что отомстил попу. — Я слышал от наших школяров, — пояснил он спокойно.

Все заговорили разом.

— Великое дело! Люди! Товарищи! Великое дело! — гремел Пипе, воодушевившись, увлекая всех близкой и осуществимой надеждой. В кипении своей крови он чувствовал приближение бури, некую принадлежность к тайне, опасности, риску, его пронзило неосознанное беспокойство — что-то от безграничной слепой страсти, влюбленности, преданности увлекательной и опьяняющей игре, воистину единственному проявлению подлинной жизни, как у детей-фантазеров. Но, наткнувшись на чью-то осмотрительность, скептическую усмешку — приготовишь вертел, а заяц-то еще в лесу, — вдруг словно опомнился и серьезно, деловито стал объяснять: — Вот мой план. Слушайте. Завтра суббота. Ты, Марко, с Лукой берешь пятерых и идешь в село, там созываешь мужчин, женщин, от мала до велика, чтоб завтра все как один были в три часа у Волчьего лога.

— Народ-то зачем, Пипе, ради пресвятой богородицы? — удивился Марко.

— А кто будет таскать товары и оружие из пяти грузовиков? Ты вот еле два мешка доволок, — ответил Пипе.

— Не растащили бы они товары, братец! — испугался Марко.

— Пусть. И у них растащат, — сказал Пипе.

— Марко по себе судит, — съязвил Чоле.

— Люди с нами не пойдут. С Пипе пойдут, а вот с нами… нет! — размышлял вслух Марко.

— Верно, — поддержал его Чоле. — Только на Пипе они и слетаются, как мухи на… сам знаешь, да, Пипе, это так, Без тебя никого не мобилизуешь.

— Добро, — согласился Пипе. — Мы пойдем в село, а ты, Чоле, останешься с полковником. И ты, Павал, и ты, Боже. Как зеницу ока будете его беречь, поняли?

— Поняли! — ответил Чоле.

— Завтра пораньше с утра отправляйся с ним в Волчий лог, чтобы поспеть туда минута в минуту, к трем часам. Ты меня понял?

— Понял! — снова ответил Чоле.

— А теперь киньте что-нибудь человеку в клюв, — весело сказал Пипе, поднимаясь с камня. И только тогда увидел Колоннелло.

Старик дрожал. То ли от неведения, то ли еще от чего, только в его поведении чувствовалась какая-то неестественная суетливость. Пипе подумал, как бы старик не размягчил их больше нужного — все-таки фашист, — и вгляделся в него. Глаза Колоннелло полузакрыты, как у деревянных медовацких святых, но не в молитве; а может, это игра, тогда играл он хуже плохого актера. А возможно, человеку и впрямь холодно — солнце уже зашло. И все же, почему бы ему не приподнять крылья, ведь появились неплохие виды на крупную игру?

Пипе не спеша подошел к нему, как к знакомому. Ему хотелось ободряющим и многозначительным взглядом подготовить старика к доброй вести, от которой тому могло стать дурно, заколоть сердце, ведь его ставка в этой игре — жизнь.

— Все в порядке, Колоннелло. Завтра произведем обмен, — негромко сказал ему Пипе по-итальянски.

— Спасибо, — равнодушно пробормотал старик, и покрасневшие, набрякшие его веки упали, как увядшие лепестки цикламена. Он весь трясся.

Чоле обеспокоенно пощупал ему лоб.

— Господи боже, да у него лихорадка.

— Дай ему горячего меду, — съехидничал Пипе. Ему хотелось выглядеть перед всеми бесстрастным, непоколебимым, эдаким железным человеком, никогда не допускающим душевной слабости.

— А откуда, ради бога вечного? — завопил Чоле.

— Ты знаешь, да не хочешь сказать! — укорил его Пипе насмешливо.

— Пусть ложится в постель! — посоветовал Павал. — Какие тут шутки.

— Ему надо дать чего-нибудь горячего! — сказал Боже.

— И мокрую тряпку на голову, — добавил Марко.

— И положу, хоть ты и издеваешься, — огрызнулся Чоле и бережно, как тифозного больного, повел Колоннелло.

— Ну кто бы поверил, что мы будем так ухаживать за каким-то полковником-фашистом? — выпалил Лука, хитро прикрывая глаз в насмешливой улыбке.