Современная швейцарская новелла - [40]
Но что же, собственно, происходило на самом деле? Замыслив некое предприятие, Якоб для страховки перво-наперво шел к своим ничего не подозревающим адвокатам и выяснял у них, рискованна его затея или не очень и как надо действовать, чтобы не загреметь в тюрьму, если на него подадут в суд.
Когда мы с Якобом познакомились, он торговал всем, чем только можно. Скупал остатки партий и торговал ими вразнос. Это могли быть зажигалки, катушки ниток, мыло, пуговицы. Свой товар он носил в потертом чемоданчике или просто рассовывал по карманам. Когда появились шариковые ручки, он закупил в универсальных магазинах довольно крупные партии и, запасшись блокнотом, отправился по деревням, где продавал всем встречным и поперечным огромные количества ручек. В иной крестьянской усадьбе он сбывал три десятка ручек с разноцветными стержнями — красными, синими, черными, зелеными, — а заодно рассказывал хозяину или хозяйке подходящие к случаю истории: для чего нужен красный стержень, для чего синий, для чего зеленый, и все они, дескать, позарез необходимы, чтобы крестьянствовать по-современному, держать в порядке бухгалтерию, иметь точные сведения о запасах; он демонстрировал, как отмечать наличие запасов — пусть даже это будет всего-навсего брюква, или картошка, или корма — красным, зеленым или черным стержнем. А если у хозяев не было для этого бумаги, он тут же продавал им блокноты, ведь два-три образца разного формата он всегда имел при себе. Лишь когда все было распродано, он возвращался в город и шел в самый что ни на есть дешевый универмаг. Там он вступал в переговоры с заведующим секцией и выторговывал себе изрядную скидку, убеждая, насколько выгодно разом продать ему, Якобу, сотню тех и сотню других авторучек, двадцать блокнотов такого-то и тридцать такого-то формата. Получив товар, Якоб шел домой — тогда он еще снимал комнату, о квартире и речи не было, — а там ждала одна из его приятельниц. Он показывал ей, как надо паковать товар и писать счета, впоследствии он предпочитал отправлять бандероли почтой, наложенным платежом. Таким вот манером Якоб снабжал обширные районы предметами, которые в данный момент считал наиболее ценными, ценными, разумеется, для себя. Воображаю, как удивлялся иной крестьянин, получив в один прекрасный день три десятка шариковых ручек, он и понятия не имел, что с ними, собственно, делать. Якоб скупил и все остатки зажигалок, которые в то время, сразу после второй мировой войны, обошлись ему очень дешево. Зажигалки эти были особой, «фронтовой» конструкции: они не гасли на ветру и работали на обычном спирту и даже на авиационном бензине. По деревням он на сей раз не поехал, а попробовал пристроить зажигалки в городские табачные лавчонки и киоски; он брал с собой чемоданчик, продавал тут десяток зажигалок, там два, получал деньги и возвращался в бар, где щедро ставил всем стаканчик вина.
И вот однажды Якобу стало жаль размениваться на такую ерунду. Он жаждал чего-то более солидного, более значительного, чего-то этакого, по его словам, куда более нужного человечеству, нежели зажигалки и шариковые ручки. Короче, Якоб твердо вознамерился бросить торговлю потребительскими товарами и заняться коммерцией поблагороднее, а когда он говорил «поблагороднее», то в виду имел образованность и прочее в этом роде, культуру в широчайшем смысле. Поскольку же он и правда был невежествен, хотя бы по части школьной подготовки, поскольку читал по складам, а считал только в уме, поскольку память его была развита весьма однобоко — ему постоянно грозила опасность. Можно было подбить его на всякие нелепые поступки, при том что его инстинкты в целом работали как часы.
Надо сказать, что среди завсегдатаев бара немало было и темных субъектов — не только художников и спортивных звезд: авантюристы, чудаки-фантазеры, люди, вдруг потерпевшие фиаско на своем гражданском поприще и стремящиеся теперь начать все сначала. Взять, к примеру, Бенно — в прошлом печально знаменитый бульварный журналист, он потерял место в одной из крупнейших ежедневных газет, по политическим причинам, так он утверждал, хотя совершенно не разбирался в политике, но зато отлично разбирался в скандалах и сплетнях. На самом деле Бенно потерял место отнюдь не по политическим причинам, а, смею вас уверить, по чистой лени. Его уволили, ибо он ничего больше не давал, ничего не делал и в свои пятьдесят пять лет утверждал, что он, слава богу, и без того чересчур наработался в жизни, пора и молодым потрудиться.
