Современная проза Сингапура - [25]

Все это произошло в заведении где-то на Кионг-Сиак-стрит, замусоренной, обшарпанной улочке. Куан Мэну случалось проходить по ней, и, зная — как знал всякий сингапурец, — на чем специализируется этот район, он умирал от неловкости и ощущения, будто все смотрят на него. Он даже испытывал чувство вины за мужчин, которые заходили в дома на этой улочке.

К тому времени, как Куан Мэн одолел половину своей отбивной — она была как резиновая, а он еще полил ее томатным соусом, — Порция уже перешел к живописным подробностям. Куан Мэн уткнулся в тарелку, хотя еда на ней казалась ему совершенно несъедобной. Ему неинтересно было знать, что делают в постели другие.

Когда Порция завершил свою версию того, что произошло, Куан Мэн чуть не начал снова поздравлять его. Тощий индус, а чемпион секса. Проявился скрывавшийся в нем талант. Был совсем неплохим бегуном на длинные дистанции, а теперь нашел себе новый вид спорта — сексуальную атлетику. Ну что ж, ведь знаменитый трактат о любви — «Кама-сутру» — написали его предки.

— Вот так, — подытожил Хок Лай. — А с тобой, Мэн, лучше не связываться. Из-за тебя мы так и не поехали в Седили. Анна как узнала, что ты не едешь, сразу начала говорить — я тоже не поеду. А Сесилия не поехала без Анны. Так что ты мне воскресенье погубил, парень. Только все начало устраиваться, а ты все сорвал. Дружок, называется.

— Извини. Я ж тебе сказал, что мы с Люси договорились.

— Люси, Люси, Люси. Влюбился ты в нее, что ли?

— И так до сих пор и не спал с ней! — поразился Порция.

— Это не проблема, — авторитетно сказал Хок Лай. — Пятьдесят долларов, и все дела. Мне Мэри говорила. Вы же знаете, Мэри у них в баре за бандершу. Там все девушки так подрабатывают. Полета — и можешь иметь эту свою Люси.

— Иди ты! Надо мне ее попробовать! — воодушевился Порция. — На вид она такая аппетитная. Ты не против, Мэн?

Куан Мэн онемел.

— Не против?

— А что ты его спрашиваешь? — выручил Хок Лай. — При чем тут Куан Мэн? Если она готова на все за пятьдесят долларов. Ей же без разницы. Разве что она таких индусов, как ты, не любит.

И Хок Лай рассмеялся.

— Еще не хватало! — притворно возмутился Порция. — Все мы живем в свободной стране, в свободном, терпимом, многонациональном обществе. Не так, что ли?

Хок Лай продолжал смеяться.

— Слушай, Хок Лай! А ты с Люси спал? Она действительно ничего или только кажется?

— Не знаю, парень. С ней не спал. Вот с Нэнси — да. Не ах, я тебе скажу, за полсотни-то.

— Надо думать, пятьдесят долларов — это деньги. Вот вернутся мои старики от родственников, надо будет добыть у них денег. Полсотни. Но я думаю, Люси стоит того. Хоть разок — чтобы знать.

— Пусть Куан Мэн сперва.

— Мысль! А потом пусть нам расскажет, тянет она на пятьдесят долларов или нет. Идет, Мэн?

Они ждали его ответа. Ему хотелось кричать, плакать, вопить или врезать кулаком прямо в смеющееся лицо Порции и бить, и бить, пока не вылетят все его сверкающие зубы. Но Куан Мэн просто слабо кивнул.

Этому не было конца. Он продолжал сидеть с ними, что-то ел, выпил чашку некрепкого растворимого кофе, взял сигарету, когда Хок Лай протянул ее.

Наконец он остался один. Солнце сжигало город. Солнце сжигало его. Ночь была — ужас! — сказала она вчера утром, когда он заехал за ней. Ночь была ужас. Так она и сказала. Она сама так сказала.

Глава 11

Возвращаться на работу Куан Мэну не хотелось. Не хотелось — просто невмоготу было — и идти за справкой к доктору Чану.

Конечно, придется за это отдуваться завтра. Или потом.

Куан Мэн осознавал странную раздвоенность — будто в нем одном оказались двое. Один твердил: «Помни, когда ты вернешься на работу, с тебя спросят за прогул». Другой вздыхал: «Теперь все это невозможно, теперь, когда… что? Что?»

Все внезапно сделалось странным, почти бредовым. По улице спешили люди, они были поглощены чем-то, чего он теперь совсем не мог взять в толк; уличное движение, столбы, светофоры, мигающие разными огнями, звук его собственных шагов — все будто отдалилось. Он шел, как лунатик, застигнутый дневным светом. Осталось только одно желание — сильное, отчетливое: убежать из города, убежать от шума и толпы. О реки с водой голубой и зеленой, о далекие чужие города! Недостижимо. Осталось только море.

И Куан Мэн почти панически заторопился к морю. Он подозвал такси, сел в машину, надеясь, что шофер не затеет с ним разговор. Шофер оказался мрачным, неразговорчивым, нелюбезным — как многие из его племени. Такие, наверное, мешают развитию туризма.

Подъехали к пляжу.

— Здесь, — сказал он таксисту.

Он дождался, пока затихнет вдали тарахтенье мотора, и только потом пересек неширокую дорогу. Мягкий песок податливо захрустел под ногами. Он разулся и зашагал босиком по песчаному ковру, но мелкий белый песок у внешнего края пляжа был невыносимо горяч, и Куан Мэну пришлось спуститься к морской кромке, к плотному, влажному, гладкому песку, облизываемому волной. По такому можно даже на велосипеде проехать.

На пляже не было ни души. Один мусор, вынесенный на песок прибоем, сломанные пластмассовые игрушки, куклы, розовые и неприличные в своей обнаженной беззащитности, бутылки из-под кока-колы, пивные жестянки, детская лопатка, позабытая в песке, мертвые водоросли, палки, ветки. И больше ничего. Живым здесь было только море. Куан Мэн подвернул брюки, вошел по икры в воду, и море ласково зашипело вокруг его ног. Жалко, плавки не захватил. А откуда было знать? Вот именно — откуда было знать?!