Современная португальская повесть - [48]

Однако эта кампания увяла, когда дона Мария дос Празерес сразу же после замужества начала принимать у себя падре и его сестру. К тому же случилось так, что двоюродный брат фидалго, епископ, миссионер в Кошиме, возвратившись в Европу, посетил ее дом, и все видели, как падре улыбался ему, а тот улыбался падре и там, и тут, и в саду. Этого было достаточно, чтобы восстановить престиж падре и пристыдить святош: он в дружбе с епископом, с миссионером из Китая, а стало быть, и с нашим епископом-графом, он из тех немногих, кто допущен к столу во дворце; итак, дело Тейшейры исчерпано, и нам остается умыть руки.

И все же на дне их неуемных душ осел какой-то мутный уксус, который надо же было изливать на кого-то. Падре был теперь недосягаем, и они изливали свой уксус на дону Виоланте из года в год с упорством и постоянством, присущим большой ненависти, но дона Виоланте, не без помощи падре, сумела вынести все, — мычание ослов не может оскорбить ушей Виоланте, — и загадка так и осталась загадкой по осмотрительности или невинности обоих.

VIII

Она принимала гостей с обычной своей любезностью, чуть принужденной, быть может:

— Стул, дона Виоланте. Прошу вас, падре Авел. Где вам удобнее?

Алваро Силвестре погрузился в подушки плетеного стула у самого огня. Под рукой голландский столик, перекочевавший сюда из особняка Алва, одна из безделиц, которые свекру удалось наскрести на свадебный подарок, голландский столик, полдюжины портретов маслом (остаток дедовской галереи) и старинный шлем. Фидалго ручался, что шлем этот участвовал в сражении при Элвас, рядом с графом де Кантаньеде, с головою Пессоа де Алва, внутри само собой, и принес Менезесам победу. Вот тут что-то было неясно, даже и вовсе темно, но, стало быть, когда дон Антонио Луис, некий генерал от благоразумия (Менезесы всегда отличались благоразумием), опасаясь, как бы не попасть в окружение со всем своим войском, раскрыл уже рот, чтобы отдать приказ об отступлении, тогда дед дон Жеронимо подошел к нему: «Элвас должен быть взят, граф, я не отступлю, я ударю с моими людьми по флангу их кавалерии, и должно получиться». Он ударил, и оно действительно получилось. Фидалго указывал на шлем старому Силвестре: «Оставляю его тебе, я люблю его так же, как Марию дос Празерес, оставляю тебе и то и другое». Старый Силвестре постучал пальцами по семейной реликвии, послышался глухой звук, звук жести: материал так себе, но шлем можно повесить в большой зале, посередине стены, — учи историю, Алваро, будет что рассказать, когда придут гости. Портреты повесили в той же большой зале, три по ту и по эту сторону от шлема. Фидалго просил особенно поберечь портрет деда, поддержавшего короля дона Жозе в заповеднике Алмейрина: большая охота, видите, охотничьи рога, борзые, псари; перепрыгивая ров, король поскользнулся, и если бы не верная рука деда дона Нуно, его величество шлепнулись бы в грязь или во что похуже на глазах у всего двора, что вовсе ему не подобало. Когда прошло потрясение, дон Жозе поблагодарил ото всей души: «О, родовая мощь Алвас, дон Нуно, о, родовая преданность, если бы великий маркиз не вел теперь мой корабль, двери Алва — вот куда бы я постучался, тут ни убавить, ни прибавить, друг Силвестре, это его слова, выучи наизусть, сын мой, и держи их в памяти, это поможет тебе скоротать вечер с гостями».

Все это пришло в голову Алваро Силвестре сию минуту неизвестно почему, пока он ставил пустую рюмку на голландский столик, и его охватило непреодолимое желание рассказать одну из историй фидалго.

— Там, в центре залы…

Сказал он. И тут же умолк. Никто не обратил внимания на его, сказанные шепотом, слова, и сам он не мог бы теперь утверждать, что ему удалось их вымолвить. Падре Авел спросил:

— Ну, как ваше здоровье?

— Помаленьку, — кратко отвечал он, снова наполняя рюмку.

Дона Мария дос Празерес, однако, сочла нужным раскрыть односложный ответ в выражениях более корректных:

— Немного угнетен. Такая погода, что…

— Скверный, скверный октябрь, вы правы.

— У меня здоровые нервы, и то чувствую себя неважно, а Алваро тем более.

Жена ни словом не обмолвилась о побеге в Коргос, это его удивило. Впрочем, ему было все равно. Он уставился на большую керосиновую лампу посреди стола и так и застыл с глотком бренди во рту, глотая понемногу, машинально.

Теперь дона Мария дос Празерес рассказывала о новом образе богоматери Монтоуро, святой покровительницы их прихода, который она собиралась подарить церкви на будущих праздниках. Образ взялся сделать Антонио, местный ваятель и богомаз, очень, очень опытный, много лет работавший святые образа из керамики.

— На той неделе я была у него в мастерской, наша богоматерь сильно продвинулась вперед. Слепой, падре Авел, но руки благословенные, он родился, чтобы лепить из глины.

— Да, да, замечательный. Я видел в Карроково его работы, он заткнет за пояс кого угодно.

— Не конь везет, а бог несет, — присовокупила дона Виоланте, ходячий сборник пословиц и поговорок. — И, подняв голову от вышивания, объяснила еще точнее — Бог не захочет, так и волдырь не вскочит.

— Образ в натуральную величину. С плеч девы ниспадает широкое покрывало, все будет золотое и белое. Младенец на руке наполовину прикрыт складками плаща. Лицо девы — оно почти готово — диво. Падре Авел сам увидит.