Современная португальская новелла - [131]
>
По субботам моя сестра не ходила больше на вечерние занятия в институт. Хотя врач строго-настрого запретил ей работать вечерами, потому что после каждой бессонной ночи зрение ее ухудшалось, она все ниже нагибалась над шитьем, роняя слезы, и все так же сидела за швейной машиной.
«Если мне когда-нибудь придется делать тонкую работу, я пропала», — говорила она. Она боялась испортить дорогую ткань слезами и, вздыхая, вытирала их тыльной стороной ладони; лицо ее от этого начинало пылать. Целую неделю она сражалась с километрами материи — выкройки присылали от Казау — и к субботе совсем слепла от напряжения. Постепенно голова ее почти ложилась на машину, но она продолжала упорно нажимать педаль и шить до утра. Казалось, она молча и внимательно слушает длинные, невеселые истории, которые шепчет ей на ухо челнок. А шершавый тик солдатских мундиров струился между ними, между женщиной и машиной, и весь был мокрый от слез.
Комнату освещала лампочка в пятнадцать свечей, но нам и это было не по карману, и в конце месяца мы зажигали керосиновую лампу. Когда же мы могли заплатить за электричество, к лампочке прилаживался картонный козырек, чтобы свет падал в сторону сестры. Вся остальная комната была погружена в темноту: еле угадывались очертания стен, мебели, оконных стекол, по требованию легионеров Гражданской обороны заклеенных полосками бумаги крест-накрест. В углу, в островке света, сидела за машиной сестра.
— Ну? — спросила меня мать, едва я вошел. Она тоже что-то шила, сидя на низеньком стульчике, и сейчас перекусывала нитку. Она пристально посмотрела на меня, не вынимая нитки изо рта.
— Ужинать, мама.
Едва я произнес эти слова, педаль машины остановилась. Я сел за стол, понимая, чем вызвана это внезапная тишина, затылком ощущая устремленный на меня взгляд сестры. Я чувствовал, что и мать не тронулась с места, и перекушенная нитка, наверное, еще свисала у нее с губ.
— Дай поесть, — повторил я и ниже наклонился к застилавшей стол клеенке.
Мать опустила с колен на пол груду одежды, воткнула иголку в платье и встала, тяжело вздохнув.
— Я так и знала, — сказала она, — ну что ж, делать нечего: будем ждать.
Она подошла ко мне и устало оперлась о стол. Руки ее, потемневшие, растрескавшиеся от щелока, все в порезах от кухонного ножа, дрожали.
— Значит, не взяли обратно? Извинились хоть?
Я ковырял ногтем клеенку.
— Подождем, — снова сказала она, — не всегда же так будет. Что он, совсем бессердечный, твой начальник?
Она вышла из комнаты, и швейная машина застрекотала еще громче и яростней. Я повернулся к сестре — она была целиком поглощена работой. Ноги ее не поспевали нажимать педаль, на шее вздулись вены. Глаза следили за иголкой, прокалывающей ткань; голова была низко опущена. Ее фигура, казалось, утопала в беспорядочно разбросанных кусках материи и обрывках ниток.
Из кухни доносился звон тарелок, щелканье водомера. Вскоре появилась мать, неся ужин.
— Мог бы и отца подождать…
На стол вспрыгнул кот.
— Брысь отсюда! — Мать спихнула его со стола. — Вот сейчас отец вернется и устроит скандал… Ты же знаешь: он не любит, когда ужинают порознь.
Я торопливо жевал рыбу вместе с костями и, не теряя времени, налил себе стакан вина.
— И будет прав: что это за ужин такой… Сын ест сейчас, отец потом… Табор какой-то цыганский, а не семья.
Она сидела передо мной; на лоб свисала прядка волос, все лицо было в мелких морщинах, глаза часто моргали. Она всегда так моргала, когда размышляла о чем-нибудь или чувствовала себя побежденной.
— Но они хоть всегда вместе, — продолжала она, — и работа у них есть…
— У кого? — спросил я с набитым ртом.
— У цыган.
Сверху очень громко и гнусаво донеслись позывные Би-би-си, но сосед тут же уменьшил звук, и все стихло. Мать недовольно покачала головой:
— Наверняка сядет, вот попомните мое слово. Еще слава богу, что у нас нет приемника, а то подумали бы на нас.
— Да ну их! — сказал я. — Когда-нибудь им всыпят как следует, придут англичане, тогда посмотрим, что к чему. Когда-нибудь…
— Помолчи-ка, сынок. Нам и без того хватает бед. Голодать, конечно, несладко, так ведь война еще хуже.
Я зло жевал. Каждый кусок хлеба, каждый глоток вина сопровождался словами, которые часто повторяли в то время мои товарищи: «Мы тоже на войне, прежде всего война, прежде всего война». Каждый день был похож на другой: со всех сторон нас окружали свастики; мы дрались с господами, носившими на лацкане пиджака нацистскую эмблему; мы видели, как приветствуют теперь студенты преподавателей — по-военному вскидывая руку, — и угрызения совести не давали нам покоя: «Это гораздо хуже, чем война, в тысячу раз хуже…»
Но мать хорошо знала меня и ждала удобного момента, чтобы снова задать свой вопрос:
— Так, значит, они тебе ничего не сказали?
— И ты туда же! Что они могли мне сказать? И что ваша милость желала бы от них услышать?!
— Ну, не знаю… — Она медленно почесала голову шпилькой. Мне стало жаль ее. — Нехорошо это. Нельзя так вдруг, без всяких объяснений увольнять человека.
Я даже улыбнулся.
— Объяснения!
Мать спокойно продолжала:
— Что ж, будем надеяться, больше ничего не остается. — Она уже думала о своих бедах — их с каждым днем становилось все больше. Помолчав минуту, добавила: — И ваше лицейское начальство тоже хорошо: все только для богатых. Я говорила отцу, да разве он послушает… Суп будешь?
Антонио Алвес Редол – признанный мастер португальской прозы."Даже разъединенные пространством, они чувствовали друг друга. Пространство между ними было заполнено неудержимой любовной страстью: так и хотелось соединить их – ведь яростный пламень алчной стихии мог опалить и зажечь нас самих. В конце концов они сожгли себя в огне страсти, а ветер, которому не терпелось увидеть пепел их любви, загасил этот огонь…".
Антонио Алвес Редол – признанный мастер португальской прозы."Написано в 3 часа утра в одну из мучительных ночей в безумном порыве и с чувством обиды на непонимание другими…".
Из сборника «Современная португальская новелла» Издательство «Прогресс» Москва 1977.
Антонио Алвес Редол — признанный мастер португальской прозы. «Яма Слепых» единодушно вершиной его творчества. Роман рассказывает о крушении социальных и моральных устоев крупного землевладения в Португалии в первой половине нашего столетия. Его действие начинается в мае 1891 гола и кончается где-то накануне прихода к власти фашистов, охватывая свыше трех десятилетий.
Антонио Алвес Редол – признанный мастер португальской прозы. "Терзаемый безысходной тоской, парень вошел в таверну, спросил бутылку вина и, вернувшись к порогу, устремил потухший взгляд вдаль, за дома, будто где-то там осталась его душа или преследовавший его дикий зверь. Он казался испуганным и взволнованным. В руках он сжимал боль, которая рвалась наружу…".
Книга рассказывает об одной из московских школ. Главный герой книги — педагог, художник, наставник — с помощью различных форм внеклассной работы способствует идейно-нравственному развитию подрастающего поколения, формированию культуры чувств, воспитанию историей в целях развития гражданственности, советского патриотизма. Под его руководством школьники участвуют в увлекательных походах и экспедициях, ведут серьезную краеведческую работу, учатся любить и понимать родную землю, ее прошлое и настоящее.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга пригодится тем, кто опечален и кому не хватает нежности. Перед вами осколки зеркала, в которых отражается изменчивое лицо любви. Вглядываясь в него, вы поймёте, что не одиноки в своих чувствах! Прелестные девочки, блистательные Серые Мыши, нежные изменницы, талантливые лентяйки, обаятельные эгоистки… Принцессам полагается свита: прекрасный возлюбленный, преданная подруга, верный оруженосец, придворный гений и скромная золушка. Все они перед Вами – в "Питерской принцессе" Елены Колиной, "Горьком шоколаде" Марты Кетро, чудесных рассказах Натальи Нестеровой и Татьяны Соломатиной!
Этот сборник составлен из историй, присланных на конкурс «О любви…» в рамках проекта «Народная книга». Мы предложили поделиться воспоминаниями об этом чувстве в самом широком его понимании. Лучшие истории мы публикуем в настоящем издании.Также в книгу вошли рассказы о любви известных писателей, таких как Марина Степнова, Майя Кучерская, Наринэ Абгарян и др.
Марковна расследует пропажу алмазов. Потерявшая силу Лариса обучает внука колдовать. Саньке переходят бабушкины способности к проклятиям, и теперь ее семье угрожает опасность. Васютку Андреева похитили из детского сада. А Борис Аркадьевич отправляется в прошлое ради любимой сайры в масле. Все истории разные, но их объединяет одно — все они о бабушках и дедушках. Смешных, грустных, по-детски наивных и удивительно мудрых. Главное — о любимых. О том, как признаются в любви при помощи классиков, как спасают отчаявшихся людей самыми ужасными в мире стихами, как с помощью дверей попадают в другие миры и как дожидаются внуков в старой заброшенной квартире. Удивительные истории.
Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!