Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [275]

Шрифт
Интервал

В то же время постмодернизм не смог помочь в решении других важных и актуальных вопросов современной международной жизни в силу своей внеисторичности и отрицания материальных факторов развития. Будучи амальгамой разных идей, постмодернизм остается весьма противоречивым течением. Некоторые авторы даже назвали новый этап в развитии социальных наук «постпарадигмальным». Однако, как представляется, это скорее было наступление эпохи эклектики, под которой постмодернисты пытались скрыть замешательство мыслителей перед все более сложными проблемами, с которыми сталкивалась мировая политика в последние десятилетия ХХ и в начале ХХI в.

В целом в силу отсутствия единства исследователи международных отношений, делающие акцент на культуре, в том числе постмодернистские, обнаружили свою слабость в теоретическом плане, которая тем не менее в принципе может быть разрешена через разработку связной теории глобальной политики и «междисциплинарный синтез международных исследований, а также сравнительной политологии, регионоведения/страноведения и нормативной политической теории», считают российские ученые[360]. Однако, по-видимому, это все еще дело будущего. Один из критиков подхода — Джон Васкес сделал, на мой взгляд, достаточно точный вывод о том, что если постмодернисты правы и всякая идея является социальной конструкцией и ничто не может представляться постоянно истинным, то и сам постмодернизм как социальная конструкция — явление временное[361]. В любом случае постмодернизм помог международникам увидеть культурный фактор в международных процессах, но все же не смог, по крайней мере пока, стать действенной альтернативой другим течениям в теории международных отношений или хотя бы предложить достойный вариант компромисса с ними.

Таблица 9

Матрица Джека Снайдера

Вместо заключения.

Политическая теория: поиск новых направлений

Преодолевая границы: воссоединение политической теории и теории международных отношений?

Уже на раннем этапе становления «системы Вестфальского договора» многие политические мыслители признавали, что исключение международных отношений из сферы их научных и философских интересов неприемлемо в принципе. Например, И. Кант, продолжавший традицию «общественного договора», хорошо понимал, что его концепция политики требовала также осмысления проблем международного права для государств, космополитического права для всех участников международных процессов, равно как и гражданского права для индивидов внутри государства. Тем самым Кант заложил основы космополитизма. Существенный вклад внес в разработку международных проблем и Г. Гегель. Хотя в сферу его интересов попадало прежде всего государство (вопреки традициям «общественного договора»), он также не остался в стороне от международных вопросов, по существу заложив основы еще одной политической теории, действующей по сей день, — коммунитаризма.

Среди плеяды западных политических мыслителей — от Платона и Аристотеля до Джона Стюарта Милля и Джона Роулса (не говоря уже о восточных «классиках» Сун-Цзы и др.) практически каждый хотя бы что-то сказал по поводу международных дел и о важнейшей проблеме всех эпох — проблеме войны и мира.

Но если связь между политической теорией и теорией международных отношений столь очевидна, почему так широко распространено противоположное убеждение? Почему теория международных отношений считается относительно новым дискурсом — продуктом второй половины ХХ столетия? Ответ следует искать в господстве до последнего времени «политического реализма» в теории международных отношений, а также традиции «общественного договора» в политической теории, ориентировавшей исследователей на внутриполитическое сообщество, в англо-американской политической мысли, доминирующее влияние которой вряд ли у кого-то вызовет сомнение.

Во многом раскол был также связан со специфическими особенностями теории международных отношений как направления исследования.

К концу ХХ в. этот, если можно так выразиться, «пакт о взаимном непризнании» политической теории и теории международных отношений начал разрушаться. К этому времени жесткая государствоцентричная природа теории международных отношений уже была подвергнута серьезным сомнениям со стороны сторонников взаимозависимости, транснационализма и, начиная с 1970-х годов, глобализации. Все меньше сторонников оставалось к этому времени и у идеи вневременной повторяемости. Представление о международных отношениях как синониме межгосударственных отношений было подорвано сначала советскими учеными, выдвинувшими понятие «соотношение сил» вместо «баланса сил», включив в концепт рабочее и национально-освободительное движение, а затем и в западной науке, в немалой степени вследствие появления так называемой Английской школы (Хэдли Булл и др.), которая с конца 1970-х годов, развивая идеи Гуго Гроция, предложила идею «международного сообщества» как промежуточного варианта между «силовым» подходом реалистов и обоснованием необходимости сотрудничества либералов-институционалистов.

Многие ученые ополчились на существующий «разрыв» как на дисфункциональный и начали предпринимать некоторые шаги по преодолению барьера. Кроме того, все чаще можно было услышать призывы к преодолению «великого разрыва» между сравнительной политологией и теорией международных отношений. В своем обращении 1997 г. президент ИСА (International Studies Association) Джеймс Капорасо обозначил три области, в которых были предприняты особенно значимые усилия по интеграции сравнительной политики и теории международных отношений. Это работы: 1) по поводу «двухуровневых игр»


Рекомендуем почитать
Пришвин и философия

Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Марсель Дюшан и отказ трудиться

Книга итало-французского философа и политического активиста Маурицио Лаццарато (род. 1955) посвящена творчеству Марселя Дюшана, изобретателя реди-мейда. Но в центре внимания автора находятся не столько чисто художественные поиски знаменитого художника, сколько его отказ быть наёмным работником в капиталистическом обществе, его отстаивание права на лень.


Наши современники – философы Древнего Китая

Гений – вопреки расхожему мнению – НЕ «опережает собой эпоху». Он просто современен любой эпохе, поскольку его эпоха – ВСЕГДА. Эта книга – именно о таких людях, рожденных в Китае задолго до начала н. э. Она – о них, рождавших свои идеи, в том числе, и для нас.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.