Современная политическая мысль (XX—XXI вв.): Политическая теория и международные отношения - [271]

Шрифт
Интервал

Сложный мир нуждается в сложной теории для того, чтобы быть понятым. Конструктивизм, собственно, и претендует именно на эту роль. Другое дело — насколько успешно.

«Блицкриг» постмодернизма в международных отношениях

«Культурный поворот» в теории международных отношений сегодня ассоциируется прежде всего с вторжением постмодернизма, который, подобно торнадо, мощно и разрушительно пронесся над интеллектуальным ландшафтом Запада. Причины появления этого явления довольно сложны и не всегда очевидны, но в научной литературе его обычно связывают с кризисом Современности (Модерна), выражавшимся в том, что его фундаментальные положения — автономный субъект, суверенное государство, «большая» теория (метанарратив), а также важнейшие оппозиции (субъект/объект, Я/Другой, внешний/ внутренний) — подверглись критическим «вызовам». Это объясняет, почему политическая наука, социология, география, теория международных отношений и т.д. также пережили свои постмодернистские завоевания.

Постмодернизму как интеллектуальному движению присущ скептицизм, подозрительное отношение к человеческому разуму в целом, повышенное внимание к роли идеологии при рассмотрении экономической и политической власти, субъективизм (или релятивизм).

Постмодернизм был в значительной степени вызван крупномасштабными изменениями, затронувшими преимущественно эмпирическую сферу. Дело в том, что постмодернистский мир живет независимо от того способа, с помощью которого он концептуализируется. Постмодернисты верят в произвольный характер Современности (Модерна). Для них она не модель, а всего лишь случайность, которая формирует политическую систему. Соответственно, они отрицают исторический прогресс, равно как и регресс, поскольку история, с их точки зрения, в принципе не может двигаться в каком-либо раз и навсегда зафиксированном направлении. Соответственно, постмодернисты верят в то, что существующее устройство создается людьми, а истина — не более чем «выбор», сделанный предшественниками. Отсюда и реальность — социальная конструкция, люди творят и формируют ее с помощью своих убеждений, поведения, языка, концепций и парадигм. Российский международник М. М. Лебедева подчеркивает:

«В целом своей задачей постмодернисты считают уменьшение пропасти: с одной стороны, между философскими представлениями, с другой — наблюдениями и данными из социальной практики, с третьей — социальной практикой как таковой. Они пытаются также выйти за пределы противопоставления теории международных отношений и политологии путем обращения к таким более общим философским категориям, как справедливость, ценности и т.п.»[348]

Трудно найти общее в постмодернистском мировоззрении, помимо неприятия метанарративности и недоверия к любой оценке человеческой деятельности, которая претендует на знание истины. По мнению постмодернистов, не существует единственного подлинно политического основания для исследования международных отношений, природа изменений может быть приписана взаимодействию знания и силы. Нарратив, как писал Жан-Франсуа Лиотар, — это способ легитимации знания через историю. По Лиотару, доминирующей формой нарратива начиная с ХК столетия был немецкий идеализм, утверждавший, что фундаментальная истина лежит в основе всякого знания и что долгом и правом человечества является нахождение этого «Духа»: теологического воплощения цели существования человека. Что еще важнее, так это то, что его прогресс на протяжении истории может быть наблюдаем[349].

Постмодернизм фактически пытается подорвать науку как таковую, поскольку его сторонники отрицают возможность объективности. Стивен Тайлер еще в 1980-е годы предложил «отбросить науку как архаичный тип сознания»[350]. Обычная научная деятельность — создание моделей, обобщение данных и объяснение — была заменена партикуляризмом, индивидуальным выбором и нестабильными социальными структурами. Все это шло вразрез с задачами науки и открыло дверь к исследованию международных проблем как фрагментарных и неполных, а требование ценностной нейтральности было заменено политическими повестками дня с акцентом на «Другого». На практике постмодернисты движутся вдоль временного континуума, но среди них нет согласия относительно допустимости степени субъективности, включенной в любую интерпретацию. Позаимствовав методы из литературной критики и исследования культуры, они сделали тривиальными различия между истиной и фантазией как эстетической конструкцией.

В отличие от традиционных ученых-международников, постмодернисты предпочитают концентрировать свое внимание на отдельных, специальных вопросах и критике «классических» теорий международных отношений. Постмодернистские теории международных отношений, кроме того, тесно связаны с другими теориями, претендующими на статус постпозитивистских. Одновременно работали адепты Мишеля Фуко, Жака Деррида, Франкфуртской школы в целом, прагматики, последователи Гирца, сторонники неомарксизма, когнитивной, психологической, символической антропологии, социобиологии и т.д. Иными словами, эта весьма разнообразная группа имеет не так уж много общего, за исключением обращения к сравнительному методу и отрицания позитивизма (немногочисленные исключения лишь подтверждают общую тенденцию).


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Пришвин и философия

Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.


От Достоевского до Бердяева. Размышления о судьбах России

Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.


Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.