Современная испанская новелла - [140]

Лукас подошел к стеклянной перегородке кабинета и некоторое время смотрел оттуда на свой стол номер тридцать пять. Потом прикрыл глаза рукой. За его столом сидел, склонившись над бумагами, молодой человек заурядной внешности. «Должно быть, весь в прыщах», — подумал Лукас. За окном серело небо. Лукас ждал чего‑то от своего стола. Но безуспешно. Потом он заслонил глаза и другой рукой, словно пытался хоть что‑то понять в э^том прыщавом молодом человеке, сидящим за столом номер тридцать пять. Но и это ничего не дало, он с досадой повернулся спиной к столу и воскликнул:

— Ну и осел же я!

Снова засунув подальше в ящик синюю папку с аккуратно выведенными на ней буквами «Лукас Эстебанес, личные документы», он принялся усердно разбирать лежащие на столе бумаги. Сначала углубился в проверку какого‑то счета, потом в чтение циркуляра. В течение получаса он внимательно проверял черновик статистических данных. Прошел еще час, на столе теперь лежала другая бумага. Потом еще час. Лукас занялся таблицей. Потом он взял список служащих. «Сколько же мне предстоит подниматься по лесенке Этих строчек, чтобы добраться до кресла заместителя управляющего? — мысленно прикинул он. — Если принять во внимание, что…» Он вдруг вспомнил о похоронах, на которых ему недавно пришлось присутствовать. «Ну и смеху было! Движение вдруг перекрыли, а когда снова дали зеленый свет, мы на такси бросились вдогонку за покойником…»

И тут дон Лукас вскочил, словно в стуле оказался гвоздь.

— Еще есть время? — прошептал он. — Может, еще есть время, чтобы…

Но вопрос этот, едва коснувшись его сознания, угас, как слабое дуновение ветра. По рыхлому, заурядному лицу дона Лукаса можно было догадаться, что он не знает, для чего у него еще есть время, а для чего уже нет.

И словно зверь, посаженный в клетку, он заметался по кабинету.

Фернандес де ла Регера, Рикардо

ОДИНОЧЕСТВО ( Перевод с испанского Е. Родзевич)

Иногда она рассказывала об этом. Первое время плакала. Потом нет. Кругом горе, несправедливость, так стоит ли ныть и жаловаться?

— Такова жизнь.

Позади молодость, надежды, мечты. А сейчас — нищета, болезни, голод и холод, боль души, унижение и ненависть. Теперь она уже не плачет. Остались безразличие и ожесточение. Все остальное ушло. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

Сначала чернорабочая, служанка, потом воровка и наконец проститутка. А дальше? Голодное и больное существо. Разврат, болезни, подхваченные под открытым небом около солдатских казарм. Потом очереди за остатками еды, жизнь на подаяния, скитание по помойкам. Вместо дома нора, вырытая у подножия горы на окраине города.

Бывало, мать говорит ей:

Тело — твое богатство.

— Да.

А старухи подзадоривают:

— Не будь дурой.

— Нет. Не бывать этому.

— Тело — твое…

— Он тебе купит новое платье.

— Он тебе купит конфет и всего, что ты захочешь.

— У тебя будет много — много денег. Твоя бедная мать…

— Ты должна быть послушной, ласковой, слышишь? Тринадцать лет, за спиной тяжелые косы.

— Он тебя видел однажды. Ты ему очень нравишься.

— Тело — твое богатство…

— Он очень добрый.

— Он настоящий рыцарь.

— Нет, нет.

— Он богат.

За спиной тяжелые косы. Платье в заплатах.

Мать пыталась хоть что‑нибудь вспомнить, из последних сил напрягая память.

— Нет. Ничего не помню. Все забыла. Дайте мне вина. Улица. Полутемное кафе.

— Принесите нам что‑нибудь из оставшихся блюд и пару бутербродов с ветчиной. Может, хочешь с чем‑нибудь другим?

— Нет, нет.

— И красного вина. Хочешь еще чего‑нибудь?

— Нет, нет.

— За все заплатит сеньор. А ты веди себя как полагается, и все будет в порядке. Он человек добрый, и ты ему очень нравишься. Постарайся быть с ним поласковей.

Новое платье, конфеты. Настоящая куколка… и опять мужчина.

— Как поживаешь, малышка?

— Хорошо.

— Нужно говорить: «Слава богу, сеньор, хорошо. А как вы?»

— Послушайте, хватит вам. А ты садись, садись.

— Ну, как она? Ничего?

— Мила.

— Она у нас добрая, ласковая, правда?

— Да, сеньор.

— Как тебя зовут?

— Исабель.

— Нужно отвечать: «Исабель, к вашим услугам, сеньор», — Хочешь чего‑нибудь выпить?

— Нет, сеньор.

Он взял ее за подбородок. Она почувствовала прикосновение его ноги. Вздрогнула от страха.

Не бойся, я для тебя ничего не пожалею.

Вот видишь, дурочка. Разве я тебе не говорила? Будь умницей.

Женщина посмотрела на них и бесстыдно засмеялась.

Послушайте, вы хоть и в годах, а туда же…

Ну, голубчик, чем старше, тем больше смаку…

Ступайте, ступайте, вот навязалась, право.

Тринадцать лет, за спиной тяжелые косы. Плохо вымытые уши и шея, грязные руки.

МАШИНА ( Перевод с испанского Е. Родзевич)

Парень улыбнулся. Это был совсем ребенок с очень светлыми глазами.

— Споем, — сказал он.

Раздались звуки патриотического гимна. Он тоже пел и радостно и гордо смотрел на своих друзей, улыбался толпе. Гремели военные оркестры, слышались восторженные возгласы и овации. Сияло теплое, ласковое солнце. Реяли знамена. Он шагал непринужденно, высоко подняв голову. Наверное, она видит его сейчас и довольна им. Он отыскал ее в толпе, заполнившей улицу. Она робко махала ему рукой. В ее грустных глазах блестели слезы. Она открыла личико сына, чтобы и он увидел отца. Солдат горделиво улыбнулся.