Современная идиллия - [2]

Но теперь мы с тем именно и собрались, чтобы начать годить, не рассуждая, не вдаваясь в исследования, почему и как, а просто-напросто плыть по течению до тех пор, пока Алексей Степаныч не снимет с нас клятвы и не скажет: теперь - валяй по всем по трем!

Мне не спалось, Глумов тоже ворочался с боку на бок. Но дисциплина уже сказывалась, и мысли приходили в голову именно все такие, какие должны приходить людям, собравшимся к ранней обедне.

- Глумов! ты не спишь?

- Не сплю. А ты?

- И я не сплю.

- Гм... не зажечь ли свечу?

- Погоди, может быть, и уснем.

Прошло еще с полчаса - не спится, да и только. Зажгли свечу, спустили ноги с кровати и сели друг против друга. Глядели-глядели - наконец смешно стало.

- Постой-ка, я в буфет схожу; я там, на всякий случай, два куска ветчины припас! - сказал Глумов.

- Сходи, пожалуй!

Глумов зашлепал туфлями, а я сидел и прислушивался. Вот

он в кабинет вошел, вот вступил в переднюю, вот поворотил в столовую... Чу! ключ повернулся в замке, тарелки стукнули... Идет назад!!

Когда человек решился годить, то все для него интересно; способность к наблюдению изощряется почти до ясновидения, а мысли - приходят во множестве.

- Вот ветчина, а вот водка. Закусим! - сказал Глумов.

- Гм... ветчина! Хорошо ветчиной на ночь закусить - спаться лучше будет. А ты, Глумов, думал ли когда-нибудь об том, как эта самая ветчина ветчиной делается?

- Была прежде свинья, потом ее зарезали, рассортировали, окорока посолили, провесили - вот и ветчина сделалась.

- Нет, не это! А вот кому эта свинья принадлежала? Кто ее выхолил, выкормил? И почему он с нею расстался, а теперь мы, которые ничего не выкармливали, окорока этой свиньи едим...

- И празднословием занимаемся... Будет! Сказано тебе, погодить - ну, и жди!

- Глумов! я - немножко!

- Ни слова, ни полслова - вот тебе и сказ. Доедай и ложись! А чтобы воображение осадить - вот тебе водка.

Выпили по две рюмки - и действительно как-то сподручнее годить сделалось. В голову словно облако тумана ворвалось, теплота по всем суставам пошла. Я закутался в одеяло и стал молчать. Молчать - это целое занятие, целый умственный процесс, особливо если при этом имеется в виду практический результат. А так как в настоящем случае ожидаемый результат заключался в слове "заснуть", то я предался молчанию, усиленно отгоняя и устраняя все, что могло нанести ему ущерб. Старался не переменять положения тела, всякому проблеску мысли сейчас же посылал встречный проблеск мысли, по преимуществу, ни с чем несообразный, даже целые сказки себе сказывал. Содержание этих сказок я излагать здесь не буду (это завлекло бы меня, пожалуй, за пределы моих скромных намерений), но, признаюсь откровенно, все они имели в своем основании слово "погодить".

Наконец, уже почти совсем сонный, я вымолвил:

- Да, брат! а насчет ветчины - все-таки... Это, брат, в своем роде сюжет!

- Сюжет! - тоже сквозь сон ответил мне Глумов, и затем голова моя окончательно окунулась в облако.

Проснулись мы довольно рано (часов в девять), но к ранней обедне все-таки не поспели.

- Впрочем, и то сказать, - начал я, - не такой город Петербург, чтобы в нем ранние обедни справлять.

- Будешь и к ранней обедне ходить, когда момент наступит, - осадил меня Глумов, - но не об том речь, а вот я насчет горячего распоряжусь. Тебе чего: кофею или чаю?

Я задумался. Обыкновенно я пью чай, но нынче все так было необыкновенно, что захотелось и тут отличиться. Дай-ко, думаю, кофейку хвачу!

- Кофею, братец! - воскликнул я и даже хлопнул себя по ляжке от удовольствия.

Подали кофей. Налили по стакану - выпили; по другому налили - и опять выпили. Со сливками и с теплым калачом.

- Калач-то от Филиппова? - спросил я.

- Да, от Филиппова,

- Говорят, у него в пекарне тараканов много...

- Мало ли что говорят! Вкусно - ну, и будет с тебя! Глумов высказал это несколько угрюмо, как будто предчувствуя, что у меня язык начинает зудеть.

- А что, Глумов, ты когда-нибудь думал, как этот самый калач...

- Что "калач"?

- Ну вот родословную-то его... Как сначала эта самая пшеница в закроме лежит, у кого лежит, как этот человек за сохой идет, напирая на нее всею грудью, как...

- Знал прежде, да забыл. А теперь знаю только то, что мы кофей с калачом пьем, да и тебе только это знать советую!

- Глумов! да ведь я немножко! Ведь если мы немножко и поговорим право, вреда особенного от этого не будет. Только время скорее пройдет!

- И это знаю. Да не об том мы думать должны. Подвиг мы на себя приняли - ну, и должны этот подвиг выполнить. Кончай-ка кофей, да идем гулять! Вспомни, какую нам палестину выходить предстоит!

В одиннадцать часов мы вышли из дому и направились по Литейной. Пришли к зданию судебных мест.

- Вот, брат, и суд наш праведный! - сказал я.

- Да, брат, суд! - вздохнул в ответ Глумов.

- А коли по правде-то сказать, так наступит же когда-нибудь время, когда эти суды...

- Да обуздай наконец язычище свой! Ну, суд - ну, и прекрасно! И будет с тебя! Архитектура вот... разбирай ее на здоровье! Здание прочное - внутри двор... Чего лучше!

- Да, мой друг, удивительно, как это нынче... Говорят, даже буфет в суде есть?