— Это в подражание средневековым монахам, истязавшим свое тело? Что ж, вольному воля. Ты дерешься, конечно, на холодном оружии?
— Конечно. Из-за одного поцелуя жертвовать собою не приходится! — прибавил он с печальной улыбкой.
— Ну, и из-за нескольких бы не стоило. А если правовед будет настаивать на пистолетах?
— Он не имеет на это права: я вызванный и имею потому выбор оружия. Притом заметь: я дерусь не на рапирах, а на эспадронах — оно безопаснее.
— Ну, за это хвалю. В секунданты себе ты, вероятно, возьмешь Бронна?
— Да, а то кого же? Сейчас отыщем его.
Удалый корпорант, которого друзья нашли в пивной за кружкой пенистого мюнхенского, был, видимо, тронут сделанным ему предложением.
— За что спасибо, так спасибо! Позвольте угостить вас за то пивцом. Kellner, noch ein Paar Schoppen[84]! Пускаясь в дальние странствия, я с баснословным сокрушением сердца оставлял родные поля брани, плохо надеясь на свою счастливую звезду; но Провидение, видно, сжалилось, послав мне вас. С кем же, господин Ластов, у вас дело?
— С Куницыным.
— С фертиком-то этим? Браво! Надеюсь, вы поддержите нашего брата-студента. Я на него, признаться зол: он как-то назвал мою корпоративную шапку арлекинским колпаком — я потребовал объяснения; он извинился незнанием моего студентского звания, ибо никогда, говорит, не видал еще таких баснословно пестрых шапок; но говорил он это с такой улыбочкой, что не могло быть сомнения, что он подтрунивает. Я махнул рукой: что связываться со всякою швалью! Но теперь я полагаюсь на вас, господин Ластов: вы отомстите за меня?
— Извольте.
— Благодарю вас. А секундант фертика кто?
— Вот — Змеин.
— Чудесно. Своя, значит, компания. Он отвел поэта в сторону.
— Вы, конечно, на пистолетах?
— Нет, на эспадронах.
— Что вы! Ну, хоть на рапирах?
— Нет, я на эспадронах дерусь лучше и потому выбрал их.
— Ничего с вами не поделаешь. Извинения просить вы, разумеется, не намерены?
— Нет.
— А во сколько ударов вы полагаете назначить стычку? Конечно, не менее как в семь?
— Мне все равно. Я уполномочиваю вас в этом отношении устроить дело по благоусмотренью.
— Уж положитесь на меня: выторгую наибольшее число. Теперь оставьте нас одних с секундантом вашего противника: надо сговориться с ним насчет места и времени поединка.
— Да разве мне нельзя быть при том?
— Положительно нельзя. Как это вы, пробыв четыре года в университете, не знаете даже этого? Можете, впрочем, допить свою кружку.
Ластов воспользовался последним советом и затем вышел.
— Итак; — начал Брони, садясь против Змеина, — первым делом позвольте предложить вам вопрос: не раздумал ли ваш дуэлянт драться?
Александр улыбнулся.
— Если он раздумал, я так бы и объявил Ластову и вас вовсе не потребовалось бы. Поэтому вопрос ваш, по крайнему моему разумению, совершенно лишний.
— Все своим чередом, сударь мой, все своим чередом; без формальностей нельзя.
— Почему же нельзя?
— Потому, что они — основной букет дуэли.
— Для меня это слишком высоко. Ну, да все равно, давайте по пунктам. Вопрос теперь, вероятно, за мной?
Корпорант сделал движение нетерпения.
— Хотел бы я знать, чему вас учат в петербургском университете? Вы должны спросить меня: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Хорошо-с: не решился ли мой дуэлянт просить извинения у вашего?
— Да не то! С какой стати вашему дуэлянту, обиженному, просить извинения у обидчика?
— А! Значит, наоборот: не решился ли ваш дуэлянт просить извинения у моего? Но опять-таки, к чему этот вопрос! Я и без того знаю, что Ластов не намерен просить извинения. Да и если б хотел — вы думаете, Куницын удовлетворился бы? "Извини, мол, что поцеловал красотку, до которой ни тебе, ни мне равно дела нет; никогда не буду".
— А! Так вот причина их ссоры. В этом случае Ластову, конечно, не приходится просить извинения. Теперь новая статья: Ластов, как вызванный, имеет выбор оружия, и выбор его пал на эспадроны. Надеюсь, что дуэлянт ваш не может иметь ничего против этого?
— Если Ластову предоставлен выбор, то что же может иметь против его выбора противник? По-моему, опять лишний вопрос.
Брони, несколько задетый насмешливым тоном собеседника, насупил брови, однако воздержался от прямых знаков неудовольствия.
— Теперь о числе ударов, — сказал он. — Я думаю, как искони принято, положить штук семь.
— К чему такую кучу? Одного более чем достаточно.
— Помилуйте! Видано, слыхано ли, чтобы люди дрались на один удар? Эдак нас всякий осмеет.
— Осмеет-то осмеет, в этом нет сомнения, но осмеет не за малое число ударов, а за самые удары, то есть за дуэль. Ну, да чтобы живее покончить, накинем еще один: пусть будет два и дело с концом.
— И я сбавлю маленько, — сказал корпорант, — хоть семь ударов и самое законное число, но так как вы человек такой несговорчивый, то надо уступить: порешим нанести — по три на брата.
— По одному, я думаю, совершенно достаточно.
— А если один из них будет побит оба раза?
— Тем хуже для него: значит, дерется слабее противника, неужели и в третий раз подставлять спину?
— Нет, как хотите, — перебил Брони, — а два удара — скандал; совестно и секундантом быть. Куда ни шло — пять.
