Современная болгарская повесть - [37]

Шрифт
Интервал

Да, уж таковы мы, европейцы, и трудно нам перемениться. У каждого из нас в сознании готовый трафарет, именуемый экзотикой. Мои мысли мгновенно прибегли к нему. Помню, бай Никола в подобных случаях говорил: голодной курице просо снится!..

Узкая улочка вывела нас на неровную, в колдобинах площадь. Фонари не горели, однако в дальнем ее конце мы различили доверху груженные телеги и темные фигуры. Турки собирали свои пожитки и удирали! Но и мы также предпочли обратиться в бегство. И хорошо сделали, ибо площадь неожиданно заполнилась всадниками. Телеги загромыхали. Весь квартал огласился криками, воплями, треском выстрелов.

«Мы обнаружены!» — задыхаясь, прошептал я.

«Нет, погоди! — Бай Никола дернул меня за рукав. — Стреляют не в нас».

«Как же не в нас? Прислушайся!»

«Это они прощаются со своими жилищами, мистер».

И опять что-то сказал о душе — о всеобщей человеческой душе, добавлю я. Бай Никола всегда говорил, что турок — хоть он и турок, а все равно человек. И по поводу этих его слов я сейчас думаю: человеческая душа — она-то и есть залог будущего, суть человечности и того братства, о котором все мы мечтаем.

Но так я думаю сейчас. А в ту достопамятную ночь я заботился лишь о том, как бы не угодить к туркам. Нет, они бы не стали ни на кого меня обменивать, я понимал это. Им было уже не до англичан, пусть даже воспитанников Харроу и авторов самых поразительных приключений, какие когда-либо были написаны!

— Это вызов, Фрэдди! Отвечайте ему! — воскликнули одновременно Карло и доктор Паскье.

Но Барнаби на этот раз не удостоил своего оппонента ни взглядом, ни ответом, и у Миллета хватило благоразумия продолжать рассказ:

— Итак, мы с бай Николой уносили ноги, хотя никто за нами не гнался. Однако спустя какое-то время нас действительно учуяли. «Русские! Русские!» — послышались возгласы. А вслед за возгласами — выстрелы. Меня удивляло лишь, что не слышно погони. Вернее, слышен был топот множества ног, но он не приближался, а стремительно отдалялся. Как ни странно (мы-то лучше, чем кто-либо, знали, сколько нас и каковы наши силы), пятьдесят тысяч Сулеймановых воителей превратились в пятьдесят тысяч растерянных, перепуганных людей. Каждый из них заботился только о своем семействе и добре, а пуще всего о спасении собственной шкуры.

— Нет, мое терпение истощилось! Я возмущен! Это непорядочно! Вы нарушаете элементарнейшие правила игры, Миллет! — с раздражением прервал рассказчика Барнаби. — Ваши пристрастия заставляют вас просто-напросто искажать…

— Искажать? Что, по-вашему, я искажаю, Фрэдди? Разве неправда, что на Небет-тепе было всего лишь шестьдесят три полузамерзших драгуна? И что оба орудия нарочно посылали снаряды за пределы города, дабы не пострадали местные жители? Говорите же! Разве неправда, что, как выяснилось впоследствии, начальник пловдивского гарнизона располагал еще полусотней наисовременнейших орудий, но вместо того, чтобы обстреливать обнаружившего себя противника, он приказал впрячь в них лошадей и удирать на юг, в горы. Повторяю, на юг, а не на восток, как предписывал гениальный стратегический план Сулеймана, ибо он решил, что Гурко-паша перерезал дорогу на Адрианополь!.. Но обо всем этом позже. Полагаю, вы сами нам об этом расскажете, Фрэдди! Я же возвращусь к моему Николе. Напоминаю, что он с трепетом приближался к цели всей его жизни.

«Пришли! Слава тебе господи! Мы пришли, мистер!» — неожиданно объявил он и перекрестился. На глазах его заблестели слезы.

Я оглянулся: где мы? Узкая улочка — в точности такая же, как те, какими мы шли. По обе ее стороны тянутся высокие каменные стены.

«Да где же дом? Я ничего не вижу!» — сказал я.

Он, не отвечая, рванулся вперед. А когда я догнал его, то увидел, что он приник к еле заметной дверце в ограде. Такой маленькой и низкой, что войти в нее можно было только пригнувшись.

«Ворота они наверняка заложили, — объяснил он. — Вдобавок ворота выходят на площадь. Мы войдем здесь».

С этими словами он вынул свой огромный револьвер и забарабанил по окованным железом доскам. Постучит, остановится, прислушается. Опять постучит и опять прислушается. Одновременно прислушиваясь к тому, что происходило в нем самом. Я видел это, хотя было еще темно. А может быть, только чувствовал.

«Ну что?» — спросил я.

«Пока ничего!» — И он опять забарабанил в дверцу рукоятью револьвера.

«Господин Марко, открой! — кричал он. — Теменуга! Теменуга! Это я, твой Никола! Отопри… — И вдруг выругался: — Ах ты, дьявол! Надо же, чтобы как раз сейчас…»

Я не понял.

«Что случилось? Что с тобой?»

«А то самое… из-за угощеньица этого итальяшки!»

В самом деле, позволительно ли судьбе так шутить над нами! Едва Никола произнес последние слова, как из-за стены донесся мужской голос, зычный, как медвежий рев.

«Кто ты, говоришь?.. Никола?»

И тут же прозвучал другой голос — тоненький и трепетный. Я сразу догадался: она!

«Отец, это он! Он! Матерь божья, пресвятая богородица!»

«Это я, господин Марко. Это я, моя Теменуга!.. С братушками я пришел. Отворяйте скорее, ради господа бога!»

По ту сторону стены уже что-то торопливо отодвигали, оттаскивали. Никола же обхватил руками живот, сжимал его, давил. Нет, мне не передать выражения его лица, оно было, как в мелодраме, умиленное и страдальческое, словно он разом хлебнул и меда, и хины.


Еще от автора Стефан Дичев
Гончая. Гончая против Гончей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Путь к Софии

Пятое издание моего романа «Путь к Софии» на болгарском языке, приуроченное к столетию освобождения Болгарии в результате русско-турецкой войны, обязывает меня обратить внимание читателя на некоторые моменты исторической достоверности. Ввиду того, что роман не отражает описываемые события подобно зеркалу, с абсолютной точностью, а воссоздает их в художественной форме, отдельные образы — Леандр Леге (Ле Ге), Сен-Клер, Шакир-паша — получили свободную, собирательно-типизированную трактовку.Что же касается драматических событий истории — ярко выраженной поляризации сил, дипломатических ходов западных государств, страданий, выпавших на долю жителей Софии, и в первую очередь беспримерного героизма братьев-освободителей, — то при их воспроизведении я с огромным чувством ответственности соблюдал историческую и художественную достоверность. .


Рекомендуем почитать
Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Большие и маленькие

Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.