Современная американская новелла. 70—80-е годы - [139]

 — Из-за этого гада не стоит идти в тюрьму, Лу. — Подойдя, он встал рядом, затем неторопливо протянул руку к ружью. Джон Генри знал: если судьба умереть, это случится теперь, в мгновение, когда рука близится к стволу. Наконец брат ухватился за ружье и твердо отвел его в сторону. Дядя Бобби обнял брата за плечи, повел прочь.

Он обернулся к Джону Генри:

 — Повезло, что живой сидишь. Убирался б отсюда к чертям, пока ноги носят.

Сидевшие за столом поднялись и начали не спеша расходиться. Теперь можно позволить себе пройтись вразвалочку мимо мальчишек с баскетбольным мячом.

 — Черт, спятил, — пробормотал Джон Генри, закуривая сигарету. — Всегда был чокнутый, сколько помню.

Мочевой пузырь не отпускало. Хотелось уйти куда-нибудь, подумать. Умри он нынче — года не прошло, как его бы забыли, помнили бы только, что до отъезда на войну он был шутом или вроде того, и не очень смешным к тому же. И нашелся бы кто-нибудь попройдошистей, чтобы заняться в городке Лошадью. А его — его бы забыли.

Спустя неделю Джон Генри сложил вещи в сумки. Лето уже клонилось к осени. Матери он наврал — сказал, что едет наниматься на конвейер в Детройте. Мать, он знал, слышала про Бобби. Заехал он домой попрощаться, когда отец был на работе — чтобы не встречаться. Когда они в последний раз виделись, отец его проклял. А ведь Джон Генри только и сделал, что попытался чуть разжиться — хотел сверстников нагнать, сильно приуставших сверстников — большинство из них заколачивают деньгу на двух работах. Ну а Лошадь — она все равно появилась бы в городке. Кто-нибудь да протащил бы ее, это точно. Он выехал на скоростную магистраль и включил приемник. В большом городе жить-вертеться проще — там, может, судьба ему и улыбнется.

Тони Кейд Бамбара Реймонд на старте

Я не слишком загружена работой по дому, не то что другие девчонки. У нас все делает мама. И мне не нужно крутиться, чтобы заработать карманные деньги: брат Джордж, например, бегает по поручениям больших парней и продает рождественские открытки. Остальное, что требуется, делает папа. А моя единственная забота — присматривать за Реймондом, но этого, я вам скажу, тоже достаточно.

Иногда я называю его «мой братишка Реймонд», хотя он старше и такой верзила вымахал. Но он у нас за младшего, ведь за ним глаз да глаз нужен, потому что с головой у него не все в порядке. Злые языки чего только об этом не говорили, особенно когда за ним Джордж приглядывал. Теперь-то поменьше болтают. Пусть кто попробует задеть Реймонда и проехаться насчет его большой головы — будет иметь дело со мной. А разговор у меня короткий. Чем всякий вздор выслушивать, лучше я как врежу, не побоюсь, что я девчонка, что руки у меня худущие и голос писклявый. У меня и прозвище такое: Комарик. Из-за голоса. Ну а если дело принимает дурной оборот, я пускаюсь наутек. Что-что, а бегаю я быстрее всех, вам кто угодно скажет.

В соревнованиях по бегу я всегда первая. Сначала, еще в детском саду, я выигрывала забеги на двадцать ярдов, теперь вот на пятьдесят. И завтра победы никому не уступлю — все призовые места сама завоюю. Большие ребята говорят, что я как ртуть. На нашей улице я самая быстрая, это всем известно. И только двое знают правду: мой папа и я. Ему ничего не стоит обогнать меня и быть первым на Амстердам-авеню, хоть он и дает мне фору в два пожарных крана, а сам бежит, руки в карманы, и посвистывает. Информация, понятно, не для разглашения. Где ж видано, чтобы тридцатипятилетний мужчина влез в спортивные трусы и побежал наперегонки с детишками? Значит, считайте, самая быстрая — я. И пусть Гретхен имеет это в виду. А то пустила слух, что, мол, в этом году первое место достанется ей. Смех, да и только. У нее короткие ноги — это два. Веснушки — три. А первое — меня никто не обгонит. И весь сказ.

Я стою на углу, братишка рядом. Погода что надо. Самое время размяться и поделать дыхательные упражнения. Сейчас мы двинем на Бродвей. Я слежу, чтобы Реймонд держался поближе к домам, мало ли что взбредет ему в голову. Еще вообразит себя канатоходцем, а край тротуара — точно канат, натянутый высоко в воздухе. Ну а если дождь был, он вдруг возьмет и прыгнет прямиком в лужу и топает по воде, вымочит и ботинки, и брюки. А дома за это все шишки на меня валятся. Или капельку зазеваешься, так он бросится чуть ли не под машины, маханет через улицу и на скверике посреди Бродвея всех голубей распугает. Приходится идти за ним и извиняться перед старичками — они сидели себе, газеты читали, на солнышке грелись, а тут голуби взвиваются, у стариков газеты вниз летят и свертки с бутербродами с колен падают. Вот я и стараюсь, чтобы Реймонд шел ближе к домам. Сейчас он кучер почтовой кареты, пусть играет на здоровье, лишь бы меня не задавил и не сбивал с дыхания. Без упражнений мне никак нельзя, потому что бегом я занимаюсь всерьез и в секрете это не держу.

Есть люди, которые делают вид, будто все на свете у них получается легко, как бы само собой. Нет, я не такая. Лично я, чтобы укрепить мышцы ног, шагаю по улице не просто, а с прискоком или высоко поднимая колени, как лошадь на выездке. И тут уж ничего не попишешь, пусть мама и возмущается, и уходит вперед, будто знать меня не знает, вроде за покупками торопится, а я чей-то чужой, ненормальный ребенок. Взять, к примеру, Синтию Проктер. Она полная мне противоположность. Если назавтра у нас контрольная, Синтия обязательно сообщит, что сегодня после школы она пойдет играть в ручной мяч, а вечером будет смотреть телевизор, только бы вы, не дай бог, не подумали, что к контрольной она готовится всерьез. Или вот на прошлой неделе: сама в тысячный раз выиграла орфографический конкурс, а мне говорит: «Ой, Комарик, как здорово, что „скрупулезно“ тебе досталось, я бы наврала. У меня конкурс совсем из головы вылетел». И хватается за ворот блузки, будто чудом спаслась. Тьфу! А между прочим, когда я по утрам делаю пробежку вокруг квартала, то слышу, как она до одурения гоняет свои гаммы на пианино: взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед. Потом на уроке музыки ненароком, вроде бы споткнулась, — шлеп аккуратненько на табурет, и так она ошеломлена, что просто от неожиданности, как бы невзначай, решается тронуть клавиши, и вальсы Шопена, словно сами, льются у нее из-под пальцев, и она первая этому изумляется. Убивала бы я таких вундеркиндов. Лично я перед орфографическим конкурсом зубрю слова всю ночь напролет. Тренируюсь в беге в любое время дня, смотрите, кто хочет. Если куда надо сходить, я не плетусь, а бегу. И пусть Реймонд за мной поспевает, не маленький. Да в общем-то он старается не отставать, ведь без меня к нему обязательно кто-нибудь привяжется: или отнимет карманные деньги, или начнет ехидничать и выяснять, почему у него такая огромная тыква вместо головы. Просто удивительно, что за дураки.