Современная африканская новелла - [23]

Женщина вошла в хижину и положила ребенка на постель — циновку, покрытую тряпьем. Здесь же лежали две мокрые пеленки, которые она вытащила из-под него, когда пропел третий петух. Женщина пересчитала циновки — их было восемнадцать, потом туго связала их веревкой. Малыш перестал кашлять. Мать положила ребенка на простыню из плотной материи, закинула его за спину, а узлы простыни натуго связала на груди. Циновки она водрузила себе на голову. Перед уходом она подперла палкой бамбуковую дверь и налила воды в миску для уток. «Я вернусь только вечером, и они, наверное, здорово проголодаются».

«Восемнадцать циновок по четыре пенса. Если я продам все, у меня будет… Продам три циновки — получу один шиллинг, еще три — еще один шиллинг; за шесть циновок я получу два шиллинга, если продам еще шесть — еще два шиллинга. Когда я продам двенадцать циновок, у меня останется одна, две, три, еще одна и еще две — шесть циновок, за которые я выручу два шиллинга, А всего шесть шиллингов — за восемнадцать циновок.

Один шиллинг нужно будет заплатить лодочнику. Атсу никогда не берет денег за ребенка. Он очень добрый, Шесть пенсов я потрачу на еду. Ребенок должен поесть, и я должна поесть, и уток надо чем-то кормить до следующего базарного дня».

На берегу залива уже ждали жители деревни. Женщина поздоровалась со всеми.

— Ты сегодня поздно.

— Да…

— Ребенок нездоров?

— Нет, он здоров. Но знаете, иногда он все плачет и плачет и ничего не ест. И мне столько приходится уговаривать его, хотя он совсем не капризный.

— Он спит?

— Да, уснул. Надеюсь, рынок будет хороший.

— Надо молить богов, чтобы сегодня был хороший рынок.

Лодочник собирался отчаливать. Он закричал так, чтобы его было слышно в деревне:

— Уходим, уходим! Лодка отправляется! Кто еще с нами?

Он подождал немного, потом отвязал якорную веревку от коряги в воде и отчалил. Они проплыли около пятидесяти ярдов, помощник Атсу не успел еще поднять паруса, когда с берега закричали:

— Я тоже еду, папаша Атсу, я тоже еду!

Все повернули головы к берегу. Это кричала Адзова. Она, как всегда, опоздала.

— Вечно она опаздывает, эта Адзова. Какие у нее там дела, что она всегда опаздывает?

— Наверное, ее муж не любит, когда она рано встает.

Все засмеялись. Но женщина с ребенком за спиной не улыбнулась, она вспомнила своего мужа. Атсу принялся разворачивать лодку, ему не хотелось терять шесть пенсов, к тому же Адзова знала массу забавных историй.

Захватив Адзову, лодка тронулась в путь. Паруса были подняты, беседа оживилась, ребятишки тоже смеялись, довольные, что оказались в одной компании со взрослыми.

Утро было прохладным. Женщина переложила ребенка к себе на колени и попробовала покормить его, пока он еще спит. Ребенок, посапывая, мерно сосал ее высохшую грудь, веки его закрытых глаз слегка вздрагивали.

— Ты еще кормишь его грудью? Ведь он уже большой!

— Ему всего восемь месяцев.

— Восемь месяцев! Да моя перестала брать грудь, когда ей было восемь месяцев.

— А бывает, что не отнимешь до трех лет!

— Мать рассказывала, что она кормила меня до двух.

— Подумать только!

— Кстати, кто это к тебе вчера заходил?

— А, это Агбовия, младший брат моего мужа, он живет в Такоради.

— Красивый парень. Дзату видела, как он приплыл вечером на лодке, и рассказала мне.

— Я смотрю, твоя дочь уже заглядывается на мужчин.

— Так ей семнадцать лет. Она совсем женщина.

— И долго он у нас пробудет?

— Не знаю. Не поймешь этих образованных, не успеют приехать — и сразу рвутся обратно. Он говорит, что вот уж где деревня, так это у нас, и никак не может понять, почему здесь ложатся спать с петухами.

— Я слышала, в больших городах вообще не ложатся спать.

— Говорят, у них день начинается с ночи, а ночь — точно день, потому что везде горит электрический свет.

— Надо же!

Ребенок закашлял.

— Нехороший у него кашель.

— Да нет, ничего, простудился немного.

— Ну, тогда скоро пройдет.

— Ты его показывала знахарю?

— Я носила его к старому Тудзи, торговцу травами.

— Говорят, он многих вылечил.

— Ты должна снести ребенка к знахарю, пусть он заговорит его.

— Да, я схожу.

— Не знаю, поможет ли это при таком кашле.

— Нет-нет, я завтра же покажу его знахарю.

Ребенок все кашлял, но потом вдруг утих, успокоился. Все женщины смотрели на него, смотрели на мать и молчали.

Нехороший у него кашель. Очень нехороший.

Они ничего не сказали ей, но женщина и так знала, о чем они думают. У нее перехватило сердце. Она посмотрела на ребенка, потом перевела взгляд на своих спутниц. Но те уже заговорили о воре, который крал коз и которого поймали в Абломе. А вор оказался давнишним знакомым Атоба, который уже сидел в тюрьме в Кета за то, что украл шесть калабашей у одной женщины из Лагоса, когда та жала масло из семян дерева ши.

Прохладный ветер надувал паруса, рыбацкие лодки скользили по воде, мальчишки сетями вылавливали мелкую рыбешку, сейчас для нее было самое время. Помощник Атсу, парень лет шестнадцати с живыми озорными глазами, вдруг затянул похоронную песню. Атсу велел ему замолчать. Парень перестал петь, отвернулся. На берегу уже показались кокосовые пальмы и высокие здания, до лодки даже долетал шум города. Только бы сегодня был хороший рынок. Только бы сегодня был хороший рынок.