Современная африканская новелла - [130]

— У-у! Ой, мистер! Ой-ой-ой! Какая рыбина!

Мальчишка свесился вниз головой над краем парапета.

От испуга мистер Катц чуть было не выронил все из рук, и рыбу рывком стряхнуло вниз.

— Ой, вай-вай! Ой, только не упустите, мистер!

Мальчишка дрожал от волнения. Мистер Катц хотел ему что-то сказать и не смог — горло совсем пересохло. Он принялся снова через край парапета, так что леска терлась о него, вытягивать рыбу.

— Потихонечку, мистер, осторожнее. Так, так, еще немножко… Еще чуть-чуть, и я схвачу ее за жабры.

Он подтянул еще. И вдруг леска стала совсем легкой, просто как перышко, и тут же раздался громкий всплеск.

— А-ах! — слабо вскрикнул он и приложился лбом к холодному камню. Ему хотелось заплакать. Он лежал ничком на парапете и слушал жалобные вопли и причитания мальчишки.

— А, черт! Стыд-то какой! Вот была рыба!..

Мальчуган тщательно осмотрел удочку.

— Э-э, мистер, ну-ка гляньте скорей. Крючок обломился. Вы не виноваты, мистер. Правду говорю. Ну не горюйте, мистер. Посмотрите-ка!

Мистер Катц сел, пытаясь разглядеть в темноте обломок крючка.

— Так он обломился? Только кто мне поверит…

— Но ведь это правда, мистер. Вы-то в этом не виноваты. Это я виноват.

— Не говори глупости. Никто не виноват.

Они поярче разожгли костер, и мальчуган начал подсчитывать улов.

— О-го-го! Одиннадцать связок! А эта большая рыба — одна целая связка. Я-то поймал три-четыре, всего на одну связку. Ого, еще одна большая! Чего же вы меня не разбудили, мистер? Теперь вся рыба ваша.

Он отрывал узкие полоски от камышины, сучил из них жгут и нанизывал рыбу, просовывая жгут через рот и жабры. «Видно, этот малец решил, что я пойду с рожком по улицам и буду сам продавать рыбу», — усмехнулся про себя мистер Катц.

— Рыба эта твоя, сынок, — сказал он, — бери ее и продавай. Всю.

Мальчуган потупил зеленые глазищи и продолжал заниматься своим делом.

— Слушай, не валяй дурака, — устало сказал мистер Катц. — Удочки, крючки, наживка — все твое. И потом, я ведь не рыбак, а коммерсант.

Он увидел, как мальчишка сердито смахнул слезу.

— Нет, мистер, это вы наловили.

— Фу ты! Ну и что из того? Просто мне захотелось немного порыбачить, вот и все.

— Правда? Тогда спасибо. Наверно, мистер — король.

Мистер Катц сердито кашлянул и сморкнулся в платок.

— Э-эх, вот если бы я поймал ту, последнюю!..

— Да-а!.. — вздохнул мальчуган, видно решив, что и эта последняя тоже досталась бы ему.

Луна зашла, и в бледном холодном небе начали вырисовываться мачты рыбачьих шхун, когда мальчуган и мистер Катц затушили костер и аккуратно смели в море пепел. Мальчик сложил связки рыбы в багажник, влез на сиденье и заметил, как мистер Катц отчего-то вздрогнул, когда заработал мотор. Письмо в полицию по-прежнему лежало у мальчишки в кармане, но они оба про него забыли.

Когда они остановились у таможенной заставы, мистер Катц вдруг вспомнил о чем-то.

— Эй, друг, — сказал он таможеннику, высунув из окна машины осунувшееся лицо, — где тут у вас можно получить разрешение? Ну, чтоб можно было рыбачить…

Олф ВАННЕНБУРГ (ЮАР)

ЭХО

Перевод с английского Н. Колпакова

Три человека стояли на пыльной дороге и разглядывали дорожный знак.

— Через два дня будем дома, — сказал один.

Тзоло, Мейки и Темба вот уже который день были в пути, пробираясь пешком в долину Тысячи Холмов. Днем они шли по выжженной солнцем желтой равнине, ночью разводили у дороги костер и ложились спать, давая возможность измученной, иссохшей земле испить их усталость. Разговаривали они мало: их все еще не покидало чувство гнетущей тревоги и страха, которое им пришлось испытать в тех местах, откуда они возвращались.

Свыше четырехсот их товарищей-шахтеров погибло на шахте во время катастрофы, и по прошествии трех недель тщетных стараний добраться до тех, кто был отрезан обвалом породы от внешнего мира, над горными выработками воцарилась гробовая тишина. С заплаканными лицами, безмолвные, убитые горем жены и родственники погибших, угрюмо стоявшие вдоль колючего ограждения, теперь ушли, и на их место ветер наколол на шипы колючей проволоки обрывки газет.

Смолкнувший подъемный механизм четким силуэтом вырисовывался на фоне серого неба, а оживленность шахтерского поселка сменилась какими-то отчаянно-суетливыми приготовлениями к отъезду.

— Этот зной давит нас не хуже закона белых, — сказал Тзоло, высвобождая плечи от ноши и сбрасывая ее к своим ногам, прямо в дорожную пыль.

— Или не хуже той беды, что нам пришлось пережить на этой проклятой шахте, — поддержал Мейки.

— Есть вещи, о которых лучше не говорить, — заметил Тзоло. — Мы избавимся, погодите, от законов белых, но избавиться от душевной муки, которую нам пришлось пережить, нам никогда не удастся.

Они помолчали, так как при воспоминании об этом их вновь охватила печаль.

— Давайте остановимся на ночь здесь, чтобы отдохнуть к завтрему, — предложил Темба.

— Ну нет, — возразил Мейки, — лучше мы всю эту ночь прошагаем и тогда завтра к вечеру уже будем дома. Сейчас, когда мы почти дошли до родных мест, я не чувствую усталости, и ноги мои сильны как никогда.

— Остановимся здесь, — заявил Тзоло решительно.

Он пролез через дыру в проволочном ограждении, и они зашагали за ним по глубокому с крутыми извилистыми берегами высохшему руслу реки.