Совок - 2 - [11]

— Ты ее сбил? — задал я второй вопрос своему, теперь уже несомненно, кровнику.

И опять все, как обычно. Гарифуллин быстро-быстро закрутил головой, отрицая то, что я и без всякого ответа уже распознал в его глазах. Я кивнул головой собственным мыслям и отложив молоток в сторону, начал стаскивать со злодея ботинки. В нос шибануло сушилкой армейской казармы. В которой после долгого марш-броска сохнут портянки всей роты. Этот, наверняка, далеко не самый бедный персонаж из колбасной индустрии, носил нестиранные несколько дней синтетические носки. Стаскивать их с него я не стал. Не столько из-за брезгливости, сколько от нежелания забрызгаться гемоглобином их хозяина.

Первые несколько ударов молотком по ступне и по пальцам ног Дамир выдержал, не покидая сознания. Потом пришлось идти за водой. Припасенную двадцатилитровую канистру надо было растянуть на двоих. Совковый лозунг «Советская экономика должна быть экономной!» сейчас был уместен, как никогда.

Полив на голову истязаемого, я дождался, когда тот откроет глаза и присел перед ним на корточки. Взгляд у пациента был мутный от боли, но вполне осознающий текущую реальность.

— Ну что, Дамир, готов рассказать, как ты мою женщину убивал? — спокойно и не повышая голоса повторил я свой самый главный вопрос. Пока он не сломается и не ответит на него, задавать другие бессмысленно.

Из слезящихся от боли и напряжения глаз сидящего напротив меня мужика, исходил ужас. И трусливая ненависть. Он опять что-то замычал и заерзал по земле жопой. Если бы я предусмотрительно не пропустил ему через подмышки веревку и не притянул его к дереву, он бы сейчас крутился и катался по земле.

Встав в полный рост и оглядевшись по сторонам, я опять присел и трижды изо всей силы ударил молотком по щиколотке. Дамир снова спекся и его вновь пришлось отливать. А сзади мне что-то в спину мычал Нигматуллин. Оглянувшись и убедившись, что он никуда не пытается укатиться, я вернулся к прежнему занятию.

Теперь насыщенность эмоций во взгляде новоявленного инвалида стала гораздо беднее. Ужас и боль остались, а вот ненависть куда-то испарилась. Еще один-два захода и мой ненавистник сначала поплывет, а когда разродится главным, то и по всем второстепенным грехам расколется до самой жопы.

— Будем продолжать или ты расскажешь, за что убил мою женщину? — тихо, но внятно поинтересовался я.

Именно сейчас пришло время забросить зерно надежды на спасение в мутное сознание уже наполовину безумного от боли и ужаса калеки. Если поведется и начнет оправдывать свои действия обстоятельствами непреодолимой силы, то дальше почти сразу все будет проще.

Не знаю, какие мысли сейчас крутились в голове этого мокрушника с вонючими носками, но продолжать процедуру он не хотел. Впервые за сегодня он согласно закивал мне головой. И я опять отложил молоток в сторону.

— Говори! — я сидел напротив хрипло дышащего Дамира, поигрывая молотком, — Только знай, если начнешь крутить, я тебе прямо сейчас обе коленки разобью, — я освободил ему рот.

— Скажу! Все скажу! — скулил утырок, не отводя глаз от слесарно-плотницкого инструмента, — Это все он! Он мне велел твою бабу сбить! Он шайтан! Если бы я не сделал этого, он все равно ее убил бы. И меня тоже убил бы! — слова и фразы суетливыми толчками вылетали из его рта.

Полдела было сделано. Большая половина. Теперь мне нужно, чтобы скулящее и подвывающее существо рассказало мне как можно больше про шайтана. Все, что про него знает. Обо всех его грехах и гнилых углах.

— Ты меня убьешь? — еще совсем недавно сверкавший искрами ненависти взгляд Дамира, светился робкой надеждой. — Не убивай, я тебе все свои деньги отдам! У меня очень много денег! И у тебя новая женщина будет! Много женщин! Лучше той!

Внутри начало подниматься что-то тяжелое и черное. На всякий случай, я положил молоток на землю. По-своему истолковав это движение, расплывшийся квашней гаденыш, глотая слова, начал объяснять, где у него ухоронены богатства. Одобрительно кивая головой, я просто отдыхал. Любой, всерьез работавший опер хорошо знает, что, когда интенсивно колешь жулика, то трещины, почему-то идут по тебе самому.

— Ладно, Дамир, я подумаю! А деньги, это хорошо. Ты мне пока вот про этого бабая расскажи! — не оборачиваясь, ткнул большим пальцем я назад. — Я хочу про него все знать. Связи, деньги, женщины, дети. Расскажи мне, чем его прижать можно и тогда бить тебя я больше не буду, слово даю!

Больше часа Гарифуллин изливался керосином на своего старшего соратника по идейной борьбе за колбасу и денежные знаки. Мне лишь оставалось задавать наводящие и уточняющие вопросы. Вроде бы связаны они крепче некуда, а оказалось, что ненавидят друг друга, почти также, как я их. Про Хасаныча он вывалил все. Начиная про наличие у него наполовину парализованной жены, в которой он души не чает и заканчивая приисковым золотым шлихом, который тот давно скупает у магаданских ингушей. Внимательно выслушав колбасного курьера, я двинулся к Хасанычу.

Он долго тряс головой и отплевывался после того, как я освободил его уши и рот от вонючей липкой ленты. Я терпеливо ждал, привалившись к средней стойке кузова.