Совместный исход, 1976 - [5]

Брежнев отреагировал на реплику так: Конечно, не завтра это (отказаться) надо сделать. Надо выбрать удобный момент, подготовиться пропагандистски, но отменить эту олимпиаду у нас надо обязательно.

19 декабря был день рожденья у Леонида Ильича. Он задолго начал об этом говорить. Чувствовалось, что придает этому значение, как и вообще - оценивает себя очень высоко, и - безусловно. Сомнения с чьей-либо стороны в масштабах его роли, кажется, даже не вызвали бы у него гнева. Они просто показались ему нелепыми и смешными. Заранее сказал нам, что не хочет встречать день рожденья в кругу «своих коллег». Придумал отговорку: «У Устинова, мол, недавно жена умерла, ему не до веселья, а не звать - неловко! Несколько раз повторял этот аргумент. С Викторией Петровной (женой) мы, говорит, давно условились «на этот счет» - тут обид не будет. А праздничный торт она «спечет» нам и пришлет, а мы выпьем за нее тут».

Однако, он слетал-таки на вертолете в Москву, побывал только дома, и ни с кем из «коллег» не встречался. Хотя (судя по звонкам ко мне Пономарева) они явно рвались, чтоб поздравить хоть по телефону.

Черненко собирал поздравительные телеграммы и прислал список авторов Брежневу. Тот говорил нам, что все обкомы поздравили и т.д. Но особенное удовольствие ему доставили «письма трудящихся». Впрочем, это были не только поздравления. Это и письма к XXV съезду. Зачитывал нам выдержки: один предлагает сделать Брежнева генералиссимусом, другой - пожизненным Генсеком, третий дает оценку его заслуг в стихах. Брежнева явно волновали такие вещи. Он с некоторым простодушием одобрительно комментировал восторженные и часто наивные оценки его деятельности.

А в 6 часов вечера Л.И. (опять же на вертолете) вернулся в Завидово. С 7 до 12 - до полуночи сидели за столом , «при свечах».Говорили тосты. В общем, можно сказать, грубого подхалимажа не было. Все говорили дело - о действительных его заслугах и действительно хороших его человеческих качествах. Я тоже говорил...

Некоторые черты характера реализовались в делах, для страны и мирового значения... сочетание не наигранной простоты и государственного масштаба. Получился несколько восторженный тост. Но я не откажусь ни от одного своего слова.

«То, что Вы сделали для людей, для мира - известно всем. К сожалению, к этому, как к воздуху и повседневной пище, начинают привыкать. Но эти вещи непродящи, они остаются в истории, в памяти народов. И ... я хотел бы обратить внимание на одну вещь. В Ваших мыслях и в Ваших делах вопрос о мире охватил не только все области политики (внешнюю и внутреннюю), но он стал и вопросом партийной идеологии.

Ленин видел и понимал, что тогда еще нельзя было устранить войну. Но он всегда подходил к миру, как к передышке, а к войне, как к условию для революционного действия.

Потом мы знали период, когда с помощью разговоров о мире хотели лишь обмануть своего противника. Так как пользовались им как тактическим оружием. И это только усугубило опасность войны. Это настолько обострило и запутало ситуацию, что в 1964 году было гораздо труднее отстоять мир, чем 10 лет до этого. Вы сами нам на днях рассказывали, как это выглядело.

К сожалению такое представление о политике мира не изжито и сейчас. Именно поэтому есть сопротивление и непонимание.

Ваша искренность и убежденность в борьбе за мир воплотили в себе живое опровержение разговоров о том, что мир несовместим с революцией. Вы лично доказали, что в наше время быть верным партийной идеологии, марксизму-ленинизму, быть революционером - это значит быть страстным борцом за мир. В этом смысле нашей партии очень повезло. Прежде всего именно Вы обеспечили ей тот авторитет, который заслужил народ не только за Победу над фашизмом».

Обстановка была очень простая. Нас было шестеро международников, не считая генерала, егеря, . и потом он позвал еще двоих охранников, очень симпатичных ребят.

Сам Леонид Ильич говорил несколько раз. Отмечал и преувеличение в тостах. Но, между прочим, сказал, что мечтает написать книгу «Анкета и жизнь», - т.е. что стоит в его жизни за каждой строчкой «краткой биографии» с плакатов, которые вывешивают на улицах перед выборами в Верховный Совет. Эта тема широко обсуждалась в тостах и вообще была, естественно, главным предметом разговора за столом. Под конец его упросили почитать стихи. И он опять (как в 1967 году в «шалаше») читал очень выразительно Апухтина, Есенина, еще кого-то.

Вообще в нем что-то есть от актерского дара. На другое утро, еще немножко хмельной, он почему-то вспомнил парад Победы 1945 года. Встал и рассказал три эпизода: как он, явившись раньше других в банкетный зал, пошел поближе к «отсеку» президиума, где должен был появиться Сталин и опрокинул стул с горкой запасных тарелок (десятка три); как они с Покрышкиным пили в ресторане «Москва» и когда их стали выдворять (после 12 ночи), Покрышкин извлек пистолет и начал стрелять в потолок. (На утро доложили Сталину. Тот отпарировал: «Герою можно!» Как он, возвращаясь с женой с победного банкета в дребадан, беседовал с Царь Колоколом. Это он особенно картинно изобразил, с жестами, пьяными ужимками, спотыканием и т.п.