Совместимая несовместимость - [12]

— Да мне с чем угодно, — благодушно отозвался Иван из глубины кресла.

— Спасибо, я люблю черный, — с полуулыбкой рокового соблазнителя из какой-то своей роли пророкотал Мишка.

Эту улыбку он сохранял все время, пока смотрел на Варвару и медленно, старательно набирал сахар на маленькую резную ложечку.

«Ну-ну! Вроде как придуриваться начал... Что ж, уже неплохо. Пусть себе тешится — авось разойдется. Мне только того и надо».

В течение следующих блаженных минут они, удобно развалившись в креслах, отдыхали от долгой дороги, смаковали вкуснейший крепкий кофе, вертели головами, Мишка — разглядывая, Иван — узнавая, и наслаждались непривычной атмосферой покоя, которого всегда так сильно не хватает там, откуда они приехали.

Варвара теперь сидела на стуле. Нет, сидела — не то слово. Подогнув под себя одну ногу, ступню другой она поставила на сиденье, устремив туго обтянутое джинсами колено к потолку. И теперь совершала опасные попытки примостить на этой круглой коленке чашку с дымящимся кофе. Что удивительно — довольно скоро это ей удалось.

— Надолго вы приехали? — спросила она. И, вдруг смутившись, убрала за маленькое ушко несуществующую прядь.

— Ну-у, недели на две, наверное, — неопределенно протянул Мишка.

Он с видимым интересом наблюдал за ее акробатическим номером с чашкой.

— Максимум! — уточнил Иван, поскольку с начала поездки привык тащить на себе всю тяжесть ответственности за него и перед искусством, и перед Тамаркой.

Сам же в это время пытался угадать, сколько лет могло быть «хозяйке».

Она была намного младше его самого — он помнил, что всегда воспринимал ее как малявку, которая крутится под ногами. Почти всегда. За исключением разве что того лета, когда отдыхал здесь последний раз. Он был тогда на последнем курсе института и приехал в надежде перевести дух после изматывающего дипломного марафона. Ей тогда было пятнадцать, не больше... В результате сложных подсчетов выходило, что сейчас ей примерно столько же лет, сколько тогда было ему, а именно — около двадцати пяти. Отличный возраст.

— Просто глазам не верю, как ты изменилась! — в подтверждение этих мыслей заметил Иван.

— Да-а? — самодовольно улыбнулась Варвара. И уже совсем другим тоном добавила: — А вот я тебя почти сразу узнала.

Она допила кофе и потянулась к белеющей на другом конце стола пачке сигарет.

— Куришь?

Он невольно улыбнулся, автоматически доставая зажигалку.

— И это спрашиваешь ты? — таким же тоном и с той же улыбкой ответила она вопросом на вопрос. — Я-то, может, и не курила бы, если б тебе не пришло тогда в голову таскать табак у бабушки Фаины...

Они потянулись друг к другу через маленький прямоугольник стола, чтобы совместными усилиями дать разгореться белой бумажной палочке. И тогда, глядя в прозрачно-зеленые глаза под высоко поднятыми в притворном удивлении, четкими, даже резкими бровями, Иван, словно на экране, увидел смешную картинку-ретро...

Это был незабываемый год, когда нигде и ничего не было — ни мыла, ни колбасы, ни сигарет, ни водки. И вот он, двадцатичетырехлетний амбал в поисках курева, и она, пятнадцатилетняя нимфетка в поисках приключений, лезут через забор, чтобы проникнуть на веранду соседского дома. Там на столе, на расстеленной газетке, сушится убийственно-крепкая махорка-самосад, старательно выращенная и собранная бабушкой Фаиной — древней-предревней, как будто вышедшей из крымских легенд, старушкой татаркой. Ее смуглые руки, сухонькая фигурка, матовое золото «татарских колец» в ушах и добрый взгляд слезящихся желто-коричневых глаз укоризненно стоят перед ними, медленно расплываясь в густом и неповторимо ароматном дыму самокруток, которые они тайком смолят на балконе, Иван — блаженствуя, а Варя — храбро, но безуспешно борясь с приступами первой тошноты.

— Ты что же, так с тех пор и куришь? — почему-то встревожился он.

— Естественно, — ответила Варвара.

Она выпустила ленивую струйку желтоватого дыма и томно повернула к нему уже серьезное побледневшее лицо.

— Почему «естественно»? — заинтересовался он.

— Потому что мне это нравится, — пожала она плечами.

— Вот как! — крякнул он, радостно переглядываясь с Мишкой. — Ты, значит, делаешь все, что тебе нравится?

— Стараюсь... — Она тяжко вздохнула. — А для чего еще жить?.. Или ты не согласен?

— Нет, отчего же... Конечно... — пробормотал Иван так неуверенно, что сам, вместе с ней, прыснул от неожиданного смеха.

— Да-а... — неодобрительно протянул Мишка после того, как шумно потянулся, хрустнув позвоночником. — А я-то надеялся, что не буду здесь курить. Может быть, даже совсем брошу...

Он взял сигарету, задумчиво повертел ее в руках и тоже потянулся к зажигалке.

— Старик, извини. — Иван виновато развел руками. — Сдается мне, ни курить, ни пить мы тут не бросим... Прощай, здоровый образ жизни!

Так пророчески он подытожил спор, сладко затягиваясь и укоризненно глядя на Варвару.

— Глупости, — небрежно отмахнулась та. — Если бы вы хотели бросить курить, то сделали бы это элементарно. Вы просто не хотите.

Иван поднял руки вверх — показал, что сдается.

...Так, болтая и закусывая, они провели около часа, в течение которого Иван искренне наслаждался столь приятно начавшимся отдыхом, кофе, бутербродами, теми мыслями и образами, что клубились вокруг него праздничными благовониями... Они возникали то ли из перламутровых фарфоровых рыбок на секретере, то ли из старой, неработающей радиолы в углу, то ли из дыма Варвариной сигареты, окурок которой она только что с сожалением раздавила в большой, как тарелка, мельхиоровой пепельнице.