Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи - [171]

Горбачев недоумевал и был явно обеспокоен. Он не стал приглашать к себе в кабинет непрошеных гостей, а прошел на веранду к Раисе Максимовне. «Я сказал ей, – писал он позднее, – что на даче появились непрошеные гости, трудно предсказать, что они задумали, и можно ждать самого худшего. Она была потрясена такой новостью, но сохранила самообладание. Мы перешли в рядом расположенную спальню. Лихорадочно работала мысль: от своих позиций не отступлю, никакому нажиму, угрозам не поддамся. Об этом я и сказал Раисе Максимовне. “Решение ты должен принять сам, а я буду с тобой, что бы ни случилось”. Потом позвали Ирину и Анатолия. Выслушав меня, они сказали, что целиком полагаются на меня, готовы ко всему. На это ушло минут 30 – 40. Как мне говорили офицеры, визитеры нервничали: почему их не принимают? Пригласив в кабинет, я спросил: с какой миссией прибыли? Бакланов сообщил, что создан комитет по чрезвычайному положению. Страна катится к катастрофе, другие меры не спасут, я должен подписать указ о введении ЧП. По сути дела, приехали с ультиматумом. Я категорически заявил, что никаких указов подписывать не буду. “Не хотите сами подписать указ о введении ЧП, передайте свои полномочия Янаеву, – предложил Бакланов. И добавил: – Отдохните, мы сделаем “грязную работу”, а потом вы сможете вернуться”. Я, разумеется, отверг это гнусное предложение. “Тогда подайте в отставку”, – проговорил Варенников. “Не рассчитывайте, вы преступники”. На этом разговор закончился. Мы попрощались. Когда они уходили, не сдержался и обругал их “по-русски”»[223].

Версия того же самого разговора, которую приводили в своих мемуарах собеседники Горбачева, была иной.

«Принимать нас не спешили, – писал, например, В.И. Болдин. – Мы прошли в холл дачи и стали ждать. Минут через 10 – 15 появился Горбачев. Выглядел он болезненно, передвигался с трудом, на лице, багровом не столько от загара, сколько, видимо, от повышенного давления, выражалось чувство боли и недовольства. Он быстро со всеми поздоровался за руку и с гневом спросил, ни к кому не обращаясь:

– Что случилось? Почему без предупреждения? Почему не работают телефоны?

– Мы приехали, чтобы обсудить ряд вопросов о положении в стране, – начал О.С. Шенин.

– Кого вы представляете, от чьего имени говорите? – прервал Горбачев.

Такой реакции вряд ли кто мог ожидать, когда вчера обговаривалась тема доклада президенту. Разговор не складывался...

– Ну что вы хотите сказать? – спросил Горбачев уже спокойнее.

– Я хотел бы начать с обстановки в стране, – начал О.Д. Бакланов.

Горбачеву были предложены разные варианты, которые готовились по его же поручению на случай критического состояния дел. Президент неожиданно спросил, распространяются ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства. Услышав утвердительный ответ, он успокоился окончательно... Дальше пошел спокойный и деловой разговор. Михаил Сергеевич деловито говорил о том, как нужно решать предлагаемые вопросы, пояснял, почему он занимает такую позицию. «Вы подумайте и передайте товарищам, – говорит он. Пожимая на прощание руки, добавляет: – Черт с вами, действуйте». В холле сидит Раиса Максимовна с детьми и внучками. «С хорошей ли вестью вы приехали?» – спрашивает она Бакланова. Он подходит и говорит, что приехали с добрыми намерениями и все будет хорошо»[224].

Все участники этого разговора подтверждают, однако, немаловажную деталь: проводив «гостей» к двери кабинета, Горбачев пожал всем на прощание руки. На мятеж или даже на государственный переворот все это было совсем не похоже. Андрей Грачев, автор весьма апологетического жизнеописания М.С. Горбачева, пытается объяснить это внешне спокойное поведение своего героя сразу несколькими причинами: он хотел найти шанс рационального выхода из начинавшегося абсурда и как-то «вразумить» главных организаторов ГКЧП, оставшихся в Москве. «Горбачев, – замечает А. Грачев, – не хотел раньше времени обращать себя в жертву и разыгрывать Сальвадора Альенде. Кроме того, он нес ответственность за тех, кто находился рядом – жену, дочь, зятя, внучек. Наверное, поэтому при прощании с «парламентерами» ГКЧП был внешне спокоен и подал им руку»[225]. Противники Горбачева трактовали этот эпизод иначе: он рассчитывал выиграть при любом развитии ситуации и въехать в Москву на белом коне и при победе, и при поражении ГКЧП. На самом деле он мог только проиграть при любом исходе событий и просто не знал, что ему делать. В трехдневном форосском заточении Горбачева не было ничего героического, как, впрочем, и в действиях его оппонентов.

Группа О. Бакланова вылетела в Москву примерно в 7 часов вечера, предварительно сообщив В. Крючкову подробности разговора с Президентом СССР. После 7 часов вечера резиденция Горбачева была взята под усиленную охрану – с суши и с моря. Само расположение объекта «Заря» облегчало полную его изоляцию. В Форосе были задержаны все, кто работал здесь днем, но не оставался ночевать. Среди них был и А. Черняев. «Телефоны были отключены у всех, – писал он позднее, – у охраны, у врачей, у поваров, у шоферов, у офицеров при «ядерной кнопке», находившихся, кстати, в комнате в 10 метрах от моего кабинета... Я попросил зайти ко мне генерала Генералова, мы были давно знакомы. Он вежливо мне «разъяснил»: связь отключена из Москвы, никуда Горбачев завтра не поедет и никакого подписания Союзного Договора не будет, никто отсюда, с территории дачи, не выйдет, у гаражей, где стоят машины Горбачева с правительственной связью, поставлены автоматчики, привезенные Плехановым. С ним, с Генераловым, «дополнительно» приехали несколько сотрудников, внешняя охрана территории «укреплена» пограничниками. «И даже если я вас выпущу, Анатолий Сергеевич, – добавил генерал, – вас задержат они». Двое суток с территории не отпускали домой даже местных жителей, которые работали на даче садовниками, уборщиками, ремонтниками, на кухне и т.п. «Поймите, – говорил Генералов, – я военный человек, у меня есть приказ, и я обязан его выполнять»