Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948) - [12]
Во-вторых, приближающееся “освобождение” Советской армией оккупированных немцами областей встречалось массовым “окапыванием” — так националисты готовились к борьбе за независимость. К тому времени как весной 1944 г. советские войска вступили на Западную Украину, практически в каждом крестьянском дворе были вырыты “схроны”, “убежища” или “укрытия”, где хранились тайные запасы оружия и боеприпасов, продовольствия и одежды, где семья могла спрятаться в случае прихода в село немцев, румын, поляков, советских войск или просто одной из настоящих банд мародеров, каковых было множество в областях, опустошенных войной. Такие убежища стали насущной потребностью на Западной Украине, где война оставила глубокий след. Значительная часть населения региона была убита или угнана на принудительные работы в Германию, а другой — тоже достаточно многочисленной — еще предстоит умереть или быть депортированной в Сибирь и на Дальний Восток (в основном в Воркуту) с приходом советской власти.
Эти потайные укрытия всегда находились неподалеку от крестьянского жилища, поскольку весть о скором приходе врагов не оставляла времени для бегства. В ходе первых операций в 1944 г. советские части обнаружили 700 тайных убежищ в Пониковецком районе Львовской области, 339 “схрона” в селах Олеского и Кравченского районов, 305 — в Золочевском районе и 368 — в Перемышлянском районе[57]. Следует подчеркнуть, что эти данные отражают лишь число убежищ, обнаруженных советскими отрядами, — на самом деле их должно было быть значительно больше.
В среднем, советские части сообщали о находке таких “схронов” в каждом четвертом крестьянском хозяйстве[58]. Расположение и устройство убежищ повстанцев всецело зависело от изобретательности их строителей. Примеров можно привести множество. В селе Сухожолы Пониковецкого района Львовской области подземное укрытие располагалось под огородом, расположенным рядом с крестьянской хатой. У этого “схрона” было четыре выхода — один в печь в доме, другой вел на сеновал, третий — в дупло старого дуба, а четвертый — в ближний овраг[59]. В селе Гай-Дубовецкий того же района в потайное помещение в хате можно было проникнуть через дыру в стене, прикрытую портретом[60]. Вход в другое подпольное убежище закрывала откидная дверь, замаскированная землей и небольшой сосенкой, опускавшейся и поднимавшейся вместе с крышкой люка[61]. Внутренняя планировка “схрона” определялась прагматическими соображениями и стремлением к удобству на случай длительного пребывания. Небольшие укрытия представляли собой настоящую могилу площадью два квадратных метра — они годились лишь для того, чтобы там можно было спрятаться, но и только. Большие убежища состояли из нескольких помещений — в них было достаточно места для продовольствия, боеприпасов, особое пространство отводилось для сна, было предусмотрено и отхожее место[62].
Спрятанные за печью, собачьей будкой, коптильней, церковью или алтарем в храме, под колодцем, деревьями, камнями, скалами или другими мыслимыми или немыслимыми прикрытиями, убежища иногда строились с удобствами, рассчитанными на долгое пребывание. Они обустраивались так, чтобы оттуда можно было легко бежать и чтобы их невозможно было обнаружить даже при самом тщательном обыске. Несомненно, такие “схроны” бросали вызов стремлению советской власти взять регион под свой контроль[63]. Укрытия были олицетворением подпольного мира — со своим правительством, своими гражданами, глубоко окопавшимися в ожидании затяжной войны против советского присутствия в регионе. Существовали и особые убежища, предназначенные под госпитали, полицейские управы, типографии, библиотеки и архивы, а также для централизованного хранения предметов первой необходимости[64].
В 1945–1946 гг. советские части обнаружили только на Западной Украине 28 969 таких укрытий[65]. Появление их в таком количестве во время и сразу после войны было прямым откликом на директивы командования повстанцев. Эти инструкции постоянно призывали местные отряды украинского националистического подполья к строительству новых и новых “схронов” — их должно было быть не менее пяти на каждый отряд[66].
В-третьих, украинское националистическое подполье выступило с новой пропагандистской инициативой, направленной на то, чтобы подготовить галичан к борьбе с советской властью. Во множестве широко расходившихся брошюр, листовок и газет повстанцы из ОУН-УПА в самых решительном тоне рисовали страшное будущее, уготованное Советам на Западной Украине. Тактика повстанцев подробно описывалась в инструкциях, оглашенных руководством ОУН-УПА 11 августа 1944 г.: “Вести борьбу против мобилизации [местного населения — Дж. Б.] в Красную Армию: 1) Вывешивая ложные списки. 2) Путем массовой неявки в военкомат. 3) Организуя бегство [от советских властей]. 4) Листовками [с призывом к местному населению бойкотировать службу в Красной Армии —
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.