Совесть. Гоголь - [8]
Откинувшись назад, гордо выставив свой распухший пупырчатый нос, всплеснув удивлённо руками, старый Челли с комическим негодованием причитал своим высоким срывавшимся голосом:
— Двадцать лет! Как можно терять столько времени на пустую забаву! Смотрите, синьор, нет-нет, не туда, немного левее, вон там, в тени каштана, два водоноса, поставив ушаты на землю, смешат один другого остротами, схватясь за бока. Разве им было бы так же смешно, если бы они раздумывали над ними по году?
Ему нравилась эта забавная, однако открытая, откровенная логика, эта горделивость подозрительно красного носа, этот пафос, идущий из самой души.
Ещё пристальней вглядываясь в Челли, машинально прикидывая, не вставить ли в поэму кое-что и отсюда, он спрашивал простодушно, не желая как-нибудь зацепить самолюбие честного старика:
— А вы читали вашего Данте, синьор?
У Челли от такого рода вопросов глаза начинали блестеть красноречивым лукавством.
— Нет, я никогда не читаю, синьор. От чтения у меня ужасно болит голова, и я даже думаю, что от него в голове непременно заводятся черви. Нет уж, синьор, по мне, лучше выпить лишний стаканчик вина. Вы знаете наше славное асти? О, такое вино утоляет жажду даже в самые знойные дни, вот в такие, какой и нынче нам посылает Господь, и делает жизнь прекрасной, великолепной даже в самые ненастные дни, какие наступают зимой. Пейте больше вина, и у вас никогда не будет печалей. А если вы подарите мне два байоко, я сбегаю на угол к старому другу Джузеппе и пропущу за ваше здоровье: нынешний день лицо у вас вовсе белое, даже немножко зелёное, и от моего вина, я уверен, оно может порозоветь.
Запустив руку в карман, выбирая на ощупь монету, будто забывчиво глядя в повеселевшие, ждущие глаза старика, он говорил другим, более строгим, поспешным, решительным тоном, словно собирался тотчас уйти:
— Я только хотел попросить вас, синьор, не позабудьте сказать, если спросят, что я не дома и что там вы говорите ещё...
Тотчас поникнув, сокрушённо вертя густо налившейся лысиной, старый Челли бубнил в замешательстве наизусть:
— Да, да, будьте всегда благонадёжны, синьор, я всем говорю, что вы отправились на прогулку за город, к этим виллам, там, по дороге туда, а когда ждать вас назад, это никому не известно, даже вам самому, и вы всё равно, как только изволите воротиться домой, по болезни непременно сляжете на неделю или на две в постель и не, сможете принять никого.
Удовлетворённо смеясь во весь рот, он подавал два байоко, чуточку веря и сам, что вино старика в самом деле поможет ему:
— Благодарю вас, синьор, выпейте за наше здоровье...
Николай Васильевич вдруг отвернулся и сильно потёр самый кончик острого носа, нетерпеливо кривя свои пухлые губы и сосредоточенно щуря глаза.
Старый Челли...
Он резким движением отшатнулся от проёма окна и торопливо пошёл, вытянув два пальца перед собой, точно страшился спугнуть это необыкновенное, странное слово, вдруг нежданно по-новому зазвучавшее в его растревоженной голове.
С таким именем непременно надо быть круглым, как полосатый астраханский арбуз, а хозяин его римской квартиры был тощий, как спичка, скелет.
Его тотчас подсохшие губы озадаченно выпятились вперёд, покатый выпуклый лоб побледнел и нахмурился, худое лицо из простодушно-печального стало серьёзным и замкнутым, точно он запер его на засов.
Ему чем-то не приглянулось это необыкновенное, странное имя, случайно всплывшее в праздной, прихотливо пробуждавшейся памяти. Он торопливо и властно вглядывался в него, вертя во все стороны, пытаясь отчётливо увидеть глазами. Всё больше темнели прозрачные бледные щёки, покрываясь беспокойными тенями.
Повинуясь неистребимой привычке, не видя перед собой ни синей, аккуратно расставленной мебели, ни мягко, зеленовато окрашенных стен, споткнувшись об исхоженный, пропитанный пылью ковёр, Николай Васильевич точно украдкой скользнул к одиноко скорбящей конторке красного дерева, стоявшей направо от входа, в дальнем углу, упрямо повторяя на разные голоса:
— Челли, Челли... синьор...
Левой рукой, машинально, по старой привычке согнув её в локте, он опёрся на покатую плоскость, покрытую плотным зелёным сукном, и застыл, опустив упрямую голову, совершенно позабыв на миг, что верная подруга его одинока и почти целый месяц пуста. Он не глядя извлёк перо из стакана, который вывез на память из вечного города Рима и который с тех пор повсюду таскал с собой. Он почесал щёку жестковатой бородкой пера, потом прикусил её одними губами, как делал всегда, приноравливаясь писать. Он укоризненно себя поощрял, пришёптывая озадаченно:
— Круглый, круглый... арбуз... об арбузе сказано в третьей главе, где разместился необыкновенно и глупо гостеприимный Петух, тоже хлопотливый, однако истинно русский байбак... Это же нет, этак сравнивать вновь невозможно, а необходимо другое, совсем по-иному надо сказать... тоже круглое, но вовсе же, вовсе не так...
Он стискивал зубы, неприметно передвигая перо, и перо беспокоило, возбуждало его, сопротивляясь всё ещё крепким зубам, сравнения вспыхивали всё чаще, и он громко спрашивал, сердито двигая русыми бровями, придирчиво проверяя, безжалостно отметая одно за другим:
Новый роман современного писателя-историка В. Есенкова рассказывает о временах правления российского царя Иоанна Грозного. В центре внимания автора — события Ливонской войны и поход хана Девлет-Гирея на Москву, погром в Великом Новгороде и победа над крымскими татарами в битве при Молодях. И, конечно, противостояние царя Иоанна и митрополита Филиппа, яростно осуждавшего опричный террор и кровавые неправедные казни.
Новый роман современного писателя-историка В. Есенкова посвящён виднейшему деятелю Английской революции XVII в., руководителю индепендентов, лорд-протектору Оливеру Кромвелю (1599—1658).
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
«Иван Александрович, сорвав теплое пуховое одеяло, вскочил босыми ногами на жесткий коврик, брошенный возле дивана. Нужно было стаскивать измятую ночную сорочку, однако руки висели как плети, не повинуясь ему. Было холодно, неприютно нагретым под одеялом ногам, и он с отвращением думал о том, какую бездну невнятных, лишенных для него интереса бумаг предстоит с наивозможнейшей тщательностью прочесть, вместо того, чтобы с головой погрузиться в «Обломова»…».
Роман В. Есенкова повествует о том периоде жизни Ф. М. Достоевского, когда писатель с молодой женой, скрываясь от кредиторов, был вынужден жить за границей (лето—осень 1867г.). Постоянная забота о деньгах не останавливает работу творческой мысли писателя.Читатели узнают, как создавался первый роман Достоевского «Бедные люди», станут свидетелями зарождения замысла романа «Идиот», увидят, как складывались отношения писателя с его великими современниками — Некрасовым, Белинским, Гончаровым, Тургеневым, Огарёвым.
Новый роман современного писателя В. Есенкова посвящён одному из самых известных правителей мировой истории — английскому королю Генриху VIII (1491—1574).
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Как неповторим поэтический дар Тютчева, так уникальны и неповторимы его судьба и духовный облик, оказавшие неизгладимое влияние на современников. Исследовав неизвестные архивные материалы, в том числе дневники младшей дочери поэта Марии, Юрий Когинов впервые показал многообразный мир семьи великого поэта и какие поистине трагические события прошли через его сердце. Всё это сделало роман «Страсть тайная» по-настоящему глубоким и волнующим.
Роман О. Михайлова повествует об одном из родоначальников и реформаторов русской литературы. Жизнь талантливого поэта, истинного гражданина и смелого человека изобиловала острыми драматическими конфликтами. Храбрый гвардейский офицер, видный государственный деятель, Г.Р. Державин не страшился "истину царям с улыбкой говорить", а творчество его дало толчок к развитию современных жанров литературы, который трудно переоценить.
Много ли в истории найдётся лиц, которым самим фактом происхождения предопределено место в кругу сильных мира сего? Но, наверное, ещё меньше тех, кто, следуя велению совести, обрёл в себе силы отказаться от самых искусительных соблазнов. Так распорядился своей судьбой один из благороднейших русских людей, граф, а в отечественной литературе талантливейший поэт и драматург — Алексей Константинович Толстой, жизни и творениям которого посвящён роман известного писателя-историка Ю. Когинова.
Удивительно тонкий и глубокий роман В. Рынкевича — об ироничном мастере сумрачной поры России, мастере тихих драм и трагедий человеческой жизни, мастере сцены и нового театра. Это роман о любви земной и возвышенной, о жизни и смерти, о судьбах героев литературных и героев реальных — словом, о великом писателе, имя которому Антон Павлович Чехов.