Совершеннолетние дети - [139]
Дарка взбиралась по дорожке все выше и выше. Зеленое царство раскинулось перед ней во всей красе. Вблизи деревья казались еще совсем зелеными, но если взглянуть на их кроны сверху, с горы, становится заметно, что березки окрасились в желтоватые тона, словно на них падал свет лампы, клены разрумянились, будто их пощипал морозец, а листья на дубах съежились и закурчавились по краям, начиная усыхать.
Весь южный склон, до самой вершины, был покрыт кустами калины и рябины. Сверху они казались кострами огненно-красных цветов. Если б рука человека перенесла все это на холст, художника обвинили бы в неестественном буйстве красок.
Поляны заросли цветами, и их пышные гроздья спускались до самой земли, были и ползучие, нежные, желтые и белые, на тонюсеньких стебельках. Все это цветы осени, они не любят ни весенней прохлады, ни летней жары, а лишь ласковую температуру золотой осени.
С вершины Домника казалось, что город лежит на дне колоссальной чаши, обрамленной по краям густыми садами. С высоты, на которой находилась Дарка, невозможно было различить улицы. Они терялись среди деревьев, словно узенькие тропочки в лесу. Дарка никак не могла отыскать дом, где жил Данко. Но глаза души видели все: маленькую, темноватую от зелени за окном комнату и Данка — он стоит перед старинным зеркалом и расчесывает пышные волосы.
Ах, боже мой, почему старинное зеркало? Почему гребешок и зеркало, а не скрипка и смычок?
Дарка постояла на вершине, потом поднялась еще метра на полтора выше, к каменной глыбе, еще раз с птичьего полета полюбовалась квадратами парков, голубой лентой Прута, расписными крышами митрополии, белеющими лентами главных магистралей, холмами и долинами родного города, печально вздохнула и стала спускаться.
От речки потянуло прохладой, да и отец, верно, давно закончив все дела, ждет дочку.
Часы на ратуше пробили четверть седьмого.
Конечно, папа уже ждал Дарку. Он шагал, заложив руки за спину, перед главным входом в вокзал — туда и обратно, туда и обратно. Увидав дочку, он так обрадовался, что ей стало стыдно. Если б девушка знала, что так нужна отцу, разве стала бы она бесцельно бродить по Домнику?
— Я уже все глаза проглядел… Как появится женская фигура в светлом платье, так думаю, что ты. Даже глаза заболели от напряжения. А как ты? Повидалась с подругами? Может быть, заглянула к Дуткам? Ты ела? Не голодна?
Дарка чувствовала, что если отец не замолчит, она не выдержит и разревется. К счастью, папа отправился в камеру хранения за вещами. Его беспокоило, что у Дарки кроме трех больших мест еще и сумка с продуктами. А может, прикрепить ее к маленькому чемодану?
Дарка принялась помогать отцу. Оба склонились над чемоданами, а когда девушка выпрямилась, то увидала на противоположной стороне Наталку с братом и Стефка Подгорского. Все трое — мужчины по бокам, Наталка в середине — шли прямо к ним.
Как обрадовалась Дарка появлению Стефка!
Не владея собой, она кинулась навстречу, сразу же припала к Стефку. Сердце подсказывало — он посланец Данка. Стефко (как изменили его длинная ряса и черная широкополая, как у монахов, шляпа), смущенный такой встречей, робко шепнул Дарке, что прежде всего надо познакомить отца с Романом Ореховским.
Минутой позже, когда отец и Ореховский размышляли, как безопаснее прикрепить сумку к чемодану, а Наталка увлеклась архитектурой вокзала, словно впервые видела его, Стефко единым духом выпалил:
— Он очень обижен на тебя, почему не дала знать о приезде. Данко узнал случайно, от Лидки. Сегодня у него обсуждение программы концерта… Если сможет, то прибежит. Просил передать привет и еще раз напомнить, что очень обижен на тебя…
— Скажи ему… передай ему… — Дарка не находила слов. Возможность повидать Данка совсем опьянила ее.
— Что с тобой? — подошла Наталка.
Она спросила еще что-то, но Дарка ответила невпопад.
— Наталка, если б ты знала…
— Ты не умеешь владеть собой, а это плохое свойство, — шепотом сделала ей замечание подруга. — Но я рада, что ты не плачешь.
Роман Ореховский вмешался в разговор:
— Пойдем, Наталочка, у тебя сегодня трудный день. — И, взяв сестру под руку, заговорил с Даркой: — Я принес вам кое-что почитать. Пока небольшая брошюрка. Но будьте осторожны. Когда приедете на рождество, побеседуем.
Отец, согнувшись, нес большой чемодан. Ореховский пошел помочь ему, и Дарка заметила, как ловко Роман засунул брошюрку-книжечку под чехол чемодана.
До отхода поезда оставалось семь минут. Первым ушел с перрона Стефко Подгорский. Он извинился и сказал, что должен спешить к вечерней молитве. Ореховские тоже считали, что последние минуты принадлежат отцу.
Дарка стояла на ступеньках вагона. Папа смотрел на нее снизу, а она, вытянув шею и прищурив глаза, смотрела куда-то поверх его головы.
Наконец кондуктор попросил домнишору занять место в вагоне, сейчас поезд тронется.
Дарка шагнула в тамбур, но рук с перил так и не убрала. Теперь и отец догадался — она кого-то ждет.
— Еще кто-нибудь придет провожать тебя?
Дарка уловила нотки укоризны в его голосе.
— Нет… да…
Отец молча положил свою руку на Даркину. Теперь он вместе с дочкой смотрел на дверь. Папа, безусловно, порадовался бы от души, если б мог первый сообщить ей приятную новость. Но тот, долгожданный, не явился.
