Совершенно секретное дело о ките - [23]

Иван Иванович понимал, что дело значительно серьезней, чем может показаться на первый взгляд. Формально Пивень прав. И после той несостоятельности, которую Пивень, судя по информации, продемонстрировал в области на прежнем месте работы, ему сейчас надо доказать, что он не лыком шит, показать работоспособность, принципиальность, верность инструкциям. И лучшего способа, чем акт на большую сумму в самой первой командировке, и не придумаешь. Самое трудное, предчувствовал Кащеев, то, что Пивень будет объяснять все заботой о государственных интересах. А с демагогией, подкрепленной бумагами, воевать ой как трудно! Но ведь у меня тоже государственные интересы, черт возьми, думал Кащеев. Что же делать?

Если будет составлен акт, придется наказать Мальчикова и запретить ему выход в море до особого разрешения области. Если Мальчиков останется на берегу — это невыполнение плана по морзверопромыслу. Невыполнение плана ударит по трудодню рабочих зверофермы и морских охотников. В итоге — сплошная маета, оправдывание перед областью.

«Странно как-то дело поворачивается», — размышлял удивленно Кащеев. Но вслух ничего не говорил, обмозговывая ситуацию.

— Без решения правления я не буду подписывать акт, — сказал Кащеев Пивню на пороге конторы. — Так что вы идите обедайте, а я посоветуюсь с народом. Хорошо?

— Это правильно, — поддержал его Пивень тоном великодушного победителя.

Пивень ушел.

— Членов правления ко мне, — сказал председатель посыльному. И дядю Элю тоже.

Первым пришел дядя Эля.

7

Эзрах Рубин, кишиневский еврей, работал продавцом, и непосредственно подчинялся только Карабасу. Все звали, его просто «дядя Эля».

Дядя Эля только родился в Кишиневе, но совсем его не помнил, прожив всю долгую жизнь «на северах» — от Мурманска до Уэлена, и вот теперь в Полуострове уже десятый год.

Если Ш.Ш. хочет на юг и боится холода, то дядя Эля не хочет на юг, он боится жары.

Каким-то образом дядя Эля уже был полностью в курсе событий.

— Это же надо, — сразу начал он, — дал нам бог счастья. Сколько ездит командировочных, такого еще не было.

— То ли еще будет, — буркнул Кащеев.

— Разве ничем не помочь? У меня столько дефицитов — я ему дам.

— Этот дефицит не возьмет. Для него кит — самый что ни на есть дефицит. Вернее, акт.

— Акт? Это что — слава, деньги, ордена?

— Вот именно, — сказал Кащеев, — для него именно так.

— А мы должны страдать?

— Пожалуй…

Заседание правления колхоза началось с долгого молчания. Кто трубку разжигал, кто «беломором» затягивался.

— Вот, такие дела, — кратко объяснил ситуацию Кащеев и предложил высказываться. Все молчали.

— Ну, чего грустите? — спросил председатель. — Чего боитесь?

— Мы за вас боимся, — кто-то подал голос.

— За меня не надо бояться. Надо бояться за дело.

— Надо создать комиссию, — предложил дядя Эля.

— Правильно! — поддержали его.

— Включите меня в комиссию, — горячо предложил дядя Эля. — Я тридцать лет меряю материю. Это надо уметь! Мне скоро на пенсию, но я не ухожу, кто же тогда будет мерить материю? Сколько вам надо, чтобы было в ките?

— Хотя бы десять метров…

— Минимум?

— Ни сантиметра меньше!

— Тогда я пошел мерить! — встал дядя Эля.

— Не торопитесь. — Кащеев тоже встал. — Мы вам доверяем, дядя Эля, Мы назначаем вас председателем комиссии. Идите на берег. Найдите Пивня и работайте.

— Хорошо, спасибо, — засуетился дядя Эля, — я побежал.

Правленцы медленно расходились.

Дядя Эля легко взбежал по трапу на катер, где в ожидании капитана, стоял, облокотившись на леер, Федот Пивень и смотрел на береговую суету.

— Привет начальству, — мелко сподхалимничал дядя Эля.

— Привет, — пробасил Пивень.

— Хорошая погода, правда?

— Да так себе…

— Как же это так? — возразил дядя Эля. — Очень хорошая погода.

— Туман, снег… — ответил Пивень.

— Нет, нет, вы не правы! Когда на душе праздник, никто не видит тумана. А если туман на сердце — его никаким солнцем не разгонишь, ведь так? А тут такая удача! Посмотрите на берег!

— Какая удача? Это браконьерство! Восемьдесят сантиметров не хватает в ките.

— Восемьдесят! — притворно всплеснул руками дядя Эля. — Китовая недостача?! О-ей! Я помню, у меня в магазине в пятьдесят шестом была недостача — это ужасно! И кто был виноват? Медведь! Да, да, умка — белый медведь! Мы в пургу не работали, он залез в пристройку, побил все стеклянные банки и унёс оленью тушу, был голодный! Мы его даже не поймали. Еле отчитались, — вздохнул дядя Эля.

— Белого медведя нельзя стрелять; — назидательно сказал Пивень. — Белый медведь друг, а не враг, не убивай его просто так!

— Сами сочинили?

— Сам, — скромно потупился Пивень.

— Это надо запомнить, — подхалимничал дядя Эля. — Это хорошие стихи! Хотите, их все охотники запомнят наизусть? Я им скажу, и они запомнят, а?

— Они напечатаны.

— В газете?

— Нет, я привез плакаты. Они у Кащеева. Там есть слова, можно их дать охотникам.

— Нет, такие стихи надо писать в журналах и переводить на заграничные языки! Такие стихи — дефицит! Да! И я их расскажу охотникам, — засуетился дядя Эля. — Хорошее дело надо пропагандировать!

— Вас бы включить в комиссию, — заметил Пивень, — вы понимаете важность государственных дел.