Совершенно несекретно - [8]

В институте меня хорошо приняли и коллектив, и руководство. Я очень сблизился с руководителем группы Олегом Кирилловичем Храпченковым, мы подружились семьями. Мне повезло: он оказался одаренным инженером и верным товарищем. Много мы с ним пробыли на наладках, — а это почти как в разведке. Ведь ситуации бывали разные — не все получалось так, как задумывалось в проекте.

Но, как иногда бывает в жизни, после удачного начала случаются сбои. Такой сбой произошел и у меня, что резко изменило мое положение и научную карьеру. Вмешался даже не Его Величество Случай — вмешалась наша партийно-закулисная система. Событие, может быть, и не слишком значительное, но оно позволило мне собственной кожей почувствовать умение партийно-номенклатурной системы расправляться с людьми, пошедшими в чем-то против нее. Конечно, этот случай был не первым толчком к критическому анализу происходящего в нашей жизни, и сегодня, когда мы живем в другом обществе и принципы отношений на работе иные, случай этот смотрится наивным, но…

В институте тогда существовало жесткое правило: тот, кто, на время перейдя из института на другую работу, возвращался затем обратно, должен был занять свою прежнюю должность — не выше. И это, вообще говоря, придавало чистоту и справедливость деловым отношениям, не позволяло никому и ни при каких условиях шагать через головы сослуживцев.

И вот произошло нарушение этого правила. Сотрудник, наш коллега, ушел от нас в туполевскую систему и оставался там полтора года. Затем вернулся снова к нам, но уже на оклад, значительно превышавший прежний, перепрыгнув сразу через две должностных ступеньки. А это конечно же задевало и обижало тех, кто с ним на равных должностях работал прежде, — среди них были подлинные ученые и инженеры, которым стало при этом очень неуютно. Естественно, начались шушуканья по углам, возникла напряженность. Надо было что-то делать, чтобы вернуть в нашу трудовую среду прежние деловой стиль и справедливость.

Я тогда только пришел в институт с «Серпа и Молота», пришел из той рабочей среды, где властвовала атмосфера открытости, где отношения строились без хитростей и обиняков. Там, даже если и захочешь что-то утаить от других, рабочие выведут тебя на чистую воду, вывернут душу наизнанку, да еще и потом будут тебя долго подначивать.

Мне, еще не отвыкшему наивно верить, что все больные вопросы нужно решать напрямую, посоветовали пойти в партком — тогда я уже был избран партгруппоргом. И я пошел в партийный комитет, сказал, что если мы не преодолеем подобную практику, то в коллективе утвердится несправедливость. В ответ секретарь парткома стал громко возмущаться инцидентом. Я ушел довольный, попытался успокоить и своих коллег. Но впоследствии для меня все двери оказались закрыты. Правда, через несколько месяцев всем «униженным и оскорбленным» оклады повысили, то есть вроде бы формально равновесие в коллективе было восстановлено, но и я, и многие другие уже успели пережить все это, переболеть и перегореть этим…

Пятнадцать лет я провел за «черновой» работой в командировках, занимаясь наладкой и проектированием, — без научной работы. Так продолжалось практически до момента, когда Госпожа Удача принесла мне успех в одной очень объемной и трудной работе. Но то, что в мою судьбу бесцеремонно вмешалась «великая и направляющая», заставило меня еще раз задуматься: есть ли у нее, у этой силы, основания посягать на права человека? Я думаю, едва ли не каждый, кто прожил жизнь или часть жизни в той системе, может припомнить похожий случай из своей жизни, похожую драматическую ситуацию. Для меня же это стало еще одним серьезным жизненным уроком.

В один из дней меня пригласил к себе академик Целиков:

— Я познакомился с вашей работой в журнале «Сталь», это же готовая кандидатская.

Отвечаю:

— Спасибо за оценку, она мне очень дорога. Но у меня в этой работе еще есть недорешенные вопросы с внедрением.

Он так лукаво смотрит на меня и продолжает:

— Ну, все эти вопросы вы можете в докторской диссертации домуссировать, а сейчас я даю вам на все про все три месяца, и после этого, будьте любезны, положите работу мне на стол.

Так практически была решена моя научная судьба. Правда, я представил ему первый вариант только через полгода, а окончательный — через год.

Работа заключалась в следующем. В 1976–1978 годах мы провели важные исследования в Липецке под руководством директора Новолипецкого металлургического комбината Серафима Васильевича Колпакова, впоследствии министра черной металлургии СССР. Исследование было связано с внедрением в производство наших отечественных машин непрерывного литья крупных слябов. На этих машинах очень недолговечными оказались роликовые проводки, в которых проходил и охлаждался непрерывнолитой сляб. Причину поломок очень долго не удавалось найти, а значит, машины подолгу простаивали. И Серафим Васильевич пошел на смелый эксперимент, названный тогда, между прочим, «экспериментом века». Директор фактически рискнул несколькими десятками плавок, по 300 тонн каждая, с тем чтобы исследовать все параметры литья — технологические, энергетические, силовые — и выявить слабые места и причины разрушений отдельных элементов машины.