Сотрудник ЧК - [96]

– Здравствуйте, мадам! – шутовски поклонился Григорий. – Какая приятная неожиданность! Думал увидеть какую-нибудь гимназическую мегеру, и вдруг на тебе: очаровательный цветок! Говорят, вы большевичка? – спросил он, чуть прищурившись и поклонившись еще более галантно.

– Глупости он болтает! – горячо сказала Маруся. – Это выдумал ваш… ну вот этот, словом! – показала она на бандита со шрамом. – Моя фамилия Королева, Мария Петровна. Мы с братом беженцы из Нижнего Новгорода, брат глухонемой, мы столько натерпелись, мы голодали, а он бьет брата плеткой! – Она прижала платок к глазам.

– Он бил вашего брата! – с преувеличенным возмущением воскликнул Смагин. – Да как ты посмел, мерзавец! Геть отсюда! Все, все, геть! Я сам тут займусь!..

Он выставил бандитов из избы – не ушел только Смагин-старший – и обратился к Марусе:

– Успокойтесь, пожалуйста! Это недоразумение, он будет наказан. Ах, негодяи, негодяи, как распустились!. Подумать только: ни за что ни про что ударить плеткой. Очень нехорошо! Ну, успокойтесь, разрешите задать вам несколько вопросов,

– П-пожалуйс-та…

Смагин сел за стол, указал ей место напротив. Он развязал мокрый башлык, расстегнул и спустил на лавку просторную кавалерийскую бурку, снял с головы свою сизую студенческую фуражку и положил ее так, чтобы Маруся видела технический значок.

– Давно ли вы в большевистской партии? – вежливо опросил он.

– Вы смеетесь надо мной! – всплеснула руками Маруся.

– В таком случае, кто же вы, простите?

Она с самого начала повторила придуманную совместно с Алексеем и Адамчуком историю о том, как она потеряла родителей, как бежала из Нижнего Новгорода, когда там начался голод, как скиталась с братом по вокзалам и как в Херсоне ей предложили поехать в деревню учительницей, хотя она никогда не готовилась к этой деятельности и просто даже не знает, как будет учить… Она была согласна на все, лишь бы наконец обрести кров и не думать о куске хлеба для брата…

– А вам не говорили, что здесь опасно? – спросил Смагин. – Вернее, опасно для тех, кто распял Россию, – поправился он, – для красных?

– Г-говорили… Но я подумала, что нам никто не захочет причинить вреда. За что?

– Вы правы! – сказал Смагин. Он поверил каждому ее слову. Это было видно по тому, как он ее слушал, и по тому, как переглядывался с братом. – Вам нечего бояться. Мы преследуем только врагов. Друзей мы любим… – Он потянулся через стол и, сладко улыбаясь, погладил ее по руке.

Маруся невольно отдернула ее.

– Повторяю, вам нечего бояться! Особенно меня, – подчеркнул он. – С этого дня я сам буду, как говорится, опекать вас. Вам нравится такой опекун?

– Я, право, не знаю, – пробормотала Маруся.

Он засмеялся, уверенный, что первый шаг к победе сделан, и сделан успешно.

– Вы скоро опять увидите меня! – пообещал он. – Я знаю, что наша дружба в короткое время станет крепче и… ближе.

И хотя то, что он говорил, было на руку чекистам, Маруся от этого взгляда побледнела еще больше и с трудом заставила себя кивнуть головой.

– На днях вы получите весточку, – сказал Григорий вставая. – А теперь позвольте откланяться…

Рукопожатия ему показалось мало, он попытался обнять ее. Маруся увернулась. Он захохотал и надел бурку.

– Пойдем, Васек, – сказал брату, – мы еще вернемся сюда.

Обрюзгший Васек пробурчал что-то на прощание. Григорий подмигнул Марусе и напомнил:

– Ждите вестей! – наклонился в дверях и вышел. Вскоре банда уехала из деревни…

На другой день, в обед, перед школой остановилась телега. Кривоногий мужичок с куцой, точно прореженной, бородой спросил «учительшу Машу».

– Принимайте, – неприветливо сказал он, – имущество привез.

– От кого это?

– Григорий Владимыч кланяется.

Федя помог ему втащить в школу большой окованный сундук. Немедленно сбежались бабы смотреть присланное Смагиным богатство: шали, полушалки, две шубы, платья городских фасонов, обувь и несколько штук мануфактуры. Бабы ахали, восхищались и с нескрываемой жалостью поглядывали на Марусю. Ей и самой был понятен зловещий смысл этих подношений. Хорошенькая учительница, одинокая и беззащитная, была для Смагина заманчивой добычей. Нередко любовные похождения атаманов вызывали взрывы такого возмущения, что, случалось, из повиновения выходили целые деревни, а от родственников опозоренной девушки можно было ожидать любого предательства. С Марусей нечего было беспокоиться на этот счет. Вступиться за нее было некому, кроме убогого брата…

Когда бабы, судача и вздыхая, разошлись, Федя сердито спросил Марусю, которая весело перебирала тряпки в сундуке:

– Чего скалишься, невеста? Обрадовалась? Дела ни в пень! Жди теперь свадьбы. Надо сейчас же в Херсон подаваться, наших привести.

– Дурной ты! – сказала Маруся, прикидывая, как ей пойдет муаровое бальное платье с длиннющим шлейфом, какие носили, наверно, в прошлом веке. – Сиди и не рыпайся. О таких делах только мечтать можно! Протянем дней пяток, пока Алексей с Филимоновым прибудут, а там мы им такую свадьбу закатим, не проспятся!

– Пять дней! Станет он ждать пять дней! Увидишь, сегодня же завалится!

– Ничего, Федюшка, перекрутимся как-нибудь…

Федя не ошибся. Перед вечером явился новоявленный Марусин жених. На этот раз вся ватага, минуя дом старосты, подъехала прямо к школе. Смагин вошел оживленный, улыбающийся.