Сотрудник ЧК - [7]

– Стой! – сипло кричал он, – Стой, говорю, вашу мать!.. Дай слово бросить!..

Наконец ему удалось облапить высокого вадоновского металлиста. Держась за его могучую шею, матрос сорвал с головы бескозырку, обвитую двухцветной георгиевской лентой, и выкрикнул:

– Привет геройскому Херсону! Дадим немцу жару, ур-ра!..

– Ур-ра-а! – подхватила толпа. В воздух полетели шапки.

Матрос отпустил металлиста и откинулся на спину:

– Качай дальше!..

И снова взметнулись над головами его кирзовые солдатские сапоги, замелькала, разлетаясь на тонком ремешке, деревянная кобура маузера.

После короткого митинга матросы построились и прямо из порта отправились занимать оборону туда, где в ковыльной прихерсонской степи легли линии окопов. Толпа провожала их через весь город.

В тот же день в Херсоне появились оборванные люди с винтовками. Их покрывала копоть и пыль. Некоторых вели под руки, а то и несли на носилках, сооруженных из жердей и шинелей. На запыленных бинтах чернели пятна крови. Это были николаевские повстанцы, которым удалось пробиться к Херсону сквозь кольцо немецких войск…

А на следующее утро на подступах к Херсону прозвучал первый орудийный выстрел – подошли немцы. Началась неравная борьба за город.

НА ЧАСАХ

Силин позвал Лешку:

– Вот что, парень, мне с тобой разговаривать недосуг, так без возражений… Людей у нас мало, каждый человек на счету, а штаб тоже надо охранять, правда? Так вот: из связных я тебя списываю, и будешь ты состоять в караульной команде. Ясно тебе?

Лешке было ясно: о том, чтобы попасть на передовую, нечего и думать.

– Как же, товарищ Силин… – начал было он.

Но тот не дал ему продолжать. Придавив ладонью какие-то бумажки на столе, он сказал негромко и решительно:

– Вопрос ясен. Иди к Ващенко, начальнику караульной команды, и доложись. Всё! – Взглянув на покрасневшего от обиды Лешку, он добавил мягче: – Не торопись ты, друг Лешка, на тот свет! Право слово, не торопись. Дела впереди ой-ой!.. Спорить было бесполезно.

– Есть, – сказал Лешка, сжал зубы и отправился в караульную команду.

…Это было просторное помещение на первом этаже, где в ряд стояли дощатые топчаны с соломенными тюфяками и роскошные никелированные кровати, перенесенные сюда из гостиничных номеров. Посередине комнаты были составлены в козлы винтовки. На столах валялись солдатские котелки и огрызки снеди. Трое свободных от караула фронтовиков спали, не раздевшись, на кроватях.

Длинный, худой и добродушный начальник караула Ващенко, увидев Лешку, засмеялся:

– Ага, засадили горобца за железные прутья, а ему бы летать да летать!.. Ничего, ординарец, привыкай к дисциплине, така солдатская доля. Ну, сидай и слухай, яка у тебе буде служба…

Через час Лешка уже стоял часовым у входа в гостиницу.

Издалека, с запада, катился орудийный гул. Там, на подступах к Херсону, было настоящее дело. Там дрались насмерть черноморские матросы, там были Костюков и Пахря, с которыми Лешка успел сдружиться за это время…

А в городе пусто, безлюдно. Ветер нес пыль и песок по притихшим улицам. Редко показывались прохожие. Они шли торопливо, прижимаясь к домам, и испуганно оглядывались каждый раз, когда вздрагивала земля, донося тяжелый артиллерийский удар…

За то время, что Лешка стоял на посту, если не считать запыленных, падающих от усталости ординарцев, к штабу подошло всего несколько человек.

Двое крестьян – один бородач в зимней шапке, другой, помоложе, белобрысый, веснушчатый и вислогубый – спросили:

– Де тут бильшевики, яки керують всим дилом?

Оказалось, что они приехали на баркасах из Алешек, привезли продовольствие и обратным ходом могут захватить раненых.

Лешка направил их в канцелярию штаба.

Заплаканная старая женщина пришла узнать о судьбе своих сыновей. Всхлипывая, прикрывая платком морщинистый рот, она жаловалась Лешке, что вот «ушли ее лайдаки, не сказавшись, а теперь неведомо, вернутся или нет. Где тут начальство, которое знает?..»

Лешка сказал, что из начальства сейчас никого нет, все ушли на передовую, а сыновья женщины в свое время вернутся, пусть не плачет.

Женщина спросила:

– А ты кто, сынок, будешь?

– Часовой я, – ответил Лешка, – штаб охраняю.

– Вот и моих бы поставили, – вздохнула женщина, – они отчаянные…

– Идите, мамаша, домой, – сказал Лешка. – Слышите: стреляют.

И она ушла.

Потом из-за угла, из Успенского переулка, появился коренастый парень в длинной гимназической шинели и фуражке, заломленной, по моде старшеклассников, на манер бескозырки. Он вскользь глянул на Лешку и перешел на другую сторону улицы. Лешка узнал ero: это был Виктор Марков, учившийся с ним в одной гимназии на класс старше.

«Чего шляется? – подумал Лешка, проводив его глазами. – Революционер лабазный…»

В гимназии Марков считался силачом и всегда бывал заводилой в драках. Отец его имел мельницу за Днепром и речную баржу. После революции дела Маркова-старшего пошли худо, и он куда-то исчез из города, а Виктор остался в Херсоне с матерью. Лешка иногда встречал его на митингах. Виктор носил черную косоворотку и, случалось, даже выступал с речами от партии социалистов-революционеров. Язык у него был хорошо подвешен; он умел сыпать красивыми словами о спасении революции от анархии и большевиков.