Состязание певцов - [16]

Генрих фон Офтердинген запел, и Вольфрамб с ужасом услышал те самые песни, какие пел в роковую ночь Назия. Все же Вольфрамб собрался с силами и ответил противнику столь замечательной и великолепной песнью, что в воздухе раздались тысячи ликующих возгласов и народ уже готов был присудить победу Вольфрамбу. Однако Генрих фон Офтердинген должен был продолжать по приказу ландграфа. Он затянул теперь песни, вычурные и занимательные напевы которых дышали такой сладостной негой, что все слушатели словно впали в забытье, как будто коснулось всех жаркое дыхание растений далекой Индии чудес. И даже мысли Вольфрамба фон Эшинбаха унеслись куда-то вдаль, и он никак не мог сосредоточиться на том, что предстояло ему петь. В это мгновение у входа в ограждение послышался шорох, зрители расступились. Вольфрамб почувствовал как бы электрический удар, он словно пробудился от дремоты, открыл глаза и увидел пред собою даму Матильду, прекрасную и грациозную, какой была она тогда, когда он впервые встретил ее в саду замка Вартбург. Дама Матильда вступила в круг. Она бросила на Вольфрамба взгляд, исполненный глубокой и искренней любовью. И тогда в песню, какую запел Вольфрамб, вошли сразу все неземные радости, весь восторг его души — то была песня, какую пел он в ночь, когда состязался с лукавым и одолел его. Народ, шумя и ликуя, признал победу за Вольфрамбом. Поднялись со своих мест ландграф и оба судьи. Зазвучали трубы, маршал взял венок из рук ландграфа, чтобы вручить его певцу. Штемпель приготовился отсечь голову побежденному, но только подручные его собрались схватить Генриха, как их ручищи погрузились в черный дым, который столбом с шипом и гудом поднимался к небесам. Непостижимым образом Генрих фон Офтердинген бесследно исчез. Перепуганные, с ужасом на побледневших лицах, зрители заметались из стороны в сторону, послышались толки о дьявольском наваждении, о злых духах и привидениях. Ландграф же собрал мастеров и сказал им следующее:

— Теперь вполне понятно, что подразумевал мастер Клингзор, когда столь странно и витиевато рассуждал о певческом поединке, который решительно отказался судить. Запомним ему это и будем благодарны за то, что все так сложилось. Был ли то сам Генрих фон Офтердинген или некто подосланный Клингзором вместо ученика, теперь это все равно. Поединок завершен, и он закончился в вашу пользу, любезные мои мастера. Давайте же в тишине и согласии чтить великое искусство пения, споспешествуя ему по мере сил и способностей каждого из нас!

Некоторые из слуг ландграфа, охранявших в тот день замок, показали, что в тот самый час, когда Вольфрамб фон Эшинбах одолевал мнимого Генриха фон Офтердингена, из ворот замка выехал некто, видом своим весьма напоминавший мастера Клингзора, — он что есть мочи мчался прочь на черном, тяжело дышавшем коне.

Окончание

Графиня Матильда тем временем ушла в сад, а Вольфрамб фон Эшинбах отправился следом за нею.

И когда он нашел ее в саду, а она, склонив в печали голову, сидела на поросшей цветами скамейке из дерна, то он бросился к ногам прелестной дамы и не мог вымолвить ни слова. Матильда в страстном томлении обняла возлюбленного. Оба лили горячие слезы, и печаль их была сладостна.

— Ах, Вольфрамб, — заговорила наконец Матильда, — ах, Вольфрамб, какой же дурной сон околдовал меня! Как же, неразумное, ослепленное дитя, могла я предаться коварному врагу, расставлявшему свои сети? Какое оскорбление нанесла я тебе! Если бы ты мог меня простить!

Вольфрамб заключил Матильду в свои объятья и впервые в жизни прижался горячими губами к сладким устам милой, очаровательной женщины. Он уверял ее в том, что она всегда жила в его сердце, что, презирая злую силу, он всегда оставался верен ей и что лишь она одна вдохновила его на ту песнь, пред которой бессильны были происки сатаны.

— О, мой любимый, — говорила дама Матильда, — о, мой любимый! Позволь же рассказать тебе о том, сколь чудесным образом вырвал ты меня из роковых сетей лукавого. В одну ночь, а было это совсем недавно, мною овладели странные, ужасные видения. Я и сама не знала, что то было, — радость или мука, что так стесняло мою грудь. Но я почти не в состоянии была вздохнуть и, повинуясь безотчетному влечению, стала записывать свою песнь — в роде тех, каким учил меня мой ужасный наставник. Но вот чудо — какой-то странный перезвон, отчасти благозвучный, отчасти же, наоборот, противно отдававшийся в ушах, словно сковал мои чувства, и я вместо песни написала на пергаменте страшное заклятие, которое и разорвало чары мрачных сил, сковывавших меня по рукам и ногам. Жуткое существо предстало предо мной, охватило меня своими жаркими ручищами и уже готово было увлечь меня за собой во мрак преисподней, как вдруг в кромешной тьме засветились вокруг меня звуки песни. Они мерцали словно звезды, лапы чудовища бессильно опустились, объятья разжались, потом оно вновь протянуло ко мне свои мерзкие щупальцы, но уже не в силах было схватить меня, а схватило лишь пергамент с записанными на нем словами песни, которую сочинила я, и с пронзительным визгом бросилось вместе с ним в бездонную пропасть. И что же меня спасло? То была твоя песнь, твоя, та самая, которую ты пел сегодня и пред которой отступил сатана. Теперь я твоя, отныне моими песнями будет лишь верная любовь к тебе, а неземное блаженство моей любви не смогут выразить никакие слова!