Сосновые острова - [32]

Иные художники, в свою очередь, отказались от взлохмаченных нечесаных волос и снабдили страждущего так называемой бородкой стратега — за такой бородой ухаживают, ее подравнивают перед сражением. В конце концов, ведь речь идет о борьбе между небесами и адом, жизнью и смертью, и главному борцу не следует выходить на бой с дикой, неухоженной гривой, так не годится.

Но в штудиях Гильберта Христос был лишь побочным аспектом, Гильберт сосредоточился на Боге-Отце, чей бородатый образ, вообще говоря, и существовать-то не должен был по причине запрета на его изображение. Воображение художника опровергло принцип незримости и неизобразимости Бога, идею о Божественной бестелесности или об облаке как оборотной стороне Бога; отсюда следует, что изображения Бога — вовсе не изображения Его самого, но изображения лишь представления о Боге — как, например, воспроизведение пророческого видения в книге пророка Даниила, глава 7, стих 9, откуда и пошло представление о Боге-Отце: одеяния Его белы, как снег, как и волосы на главе Его[10]. С тех пор и повелось изображать Бога бородатым мудрецом, отчего результаты гильбертовых штудий определены были заранее: борода или не борода — речь идет о символе высшей власти.

Матильду раздражала подобная демонстрация мужского превосходства. Божья борода, — фыркала она, — патриархат, демонстрация мужской власти, ее утверждение любой ценой. Понятно, почему киноиндустрия так этим интересуется. Матильда полагала, что тема исследования мужа несовременна. Как насчет деконструкции традиционных гендерных ролей? Как же проблема репрезентации в эпоху постмодернизма? Может ли быть, чтобы христианский иконографический Бог-Отец представлялся по образцу Зевса и эта традиция существовала и в наши дни?

Уже через несколько дней Матильда перестала сопровождать мужа по музеям и церквям: она не могла больше выносить мрачные полотна, блеклые фрески, надменные статуи, ее устраивало, если они двое, в солнечных очках, летней одежде и сандалиях, сидели с бокалами на какой-нибудь из римских площадей. Для Матильды кульминацией римского путешествия стал тот день, когда позади уже были все термы, раскопки, бесконечные старые стены, катакомбы, капеллы и палаццо. Матильда, личность с четко очерченными рамками, теперь предъявила свой парадный фасад Вечному городу.

Гильберт иногда проклинал самого себя за то, что взял жену с собой. Она ему мешала, она препятствовала его исследованиям, она тормозила его деятельность своей инертностью, своим культурным равнодушием и высокомерием. Она глушила его творческие порывы, она заставила его тупо таскаться по ресторанам и кафе, пить граппу, есть мороженое, пиццу и пасту и преподнесла это как возвышенную миссию. Вероятно, думал он теперь, им следовало больше находиться под пиниями, расположиться в их тени на одном из холмов и просто глядеть вдаль, над крышами и куполами города.

И потом — Йоса, как он бросается с вершины, снова и снова; картина не выходила у Гильберта из головы, упрямо стояла у него перед глазами, неслась за ним по пятам через ландшафт, пока колёса поезда стучали по рельсам, на редкость неторопливо, как будто это была обзорная экскурсия специально для Гильберта. Акватория порта, обрывистый берег, бухта. Они нашли оптимальное место, утес, величественный обрыв, море далеко-далеко внизу. На скалах древние сосны, согбенные штормами, упрямо цепляются корнями за почву, качаются на ветру. Они отбрасывают подвижные тени, тени стелются по земле среди опавшей хвои, и сквозь них проскользнула тень Йосы.

Йоса подошел вплотную к краю скалы, снял кроссовки, аккуратно поставил их рядом со своей спортивной сумкой. Одну секунду он стоял в тонких белых носках на камне, пальцы ног его изогнулись по-обезьяньи в поисках опоры. Гильберт что-то хотел ему крикнуть, хотел бежать к нему, схватить его за руку и рвануть назад, но голос изменил Гильберту, и по необъяснимой причине он оказался не в состоянии сделать ни одного быстрого движения. Он мог лишь передвигаться вперед по миллиметру, он издалека тянулся к Йосе, очень медленно, движение — и как будто и нет никакого движения, магическое желание, несбыточное, и когда он хоть сколько-нибудь напрягал силу воли, когда он с едва заметным наступательным импульсом пытался ускориться, он тут же замирал и вообще не мог больше двинуться дальше. Издалека он наблюдал, как Йоса прыгнул со скалы. И тогда Гильберт внезапно снова смог побежать, он ринулся вперед, заглянул в бездну, увидал далеко внизу только белопенные волны, равномерно бившиеся о скалы. Еще можно было бы разглядеть что-то на пенных камнях, но тело Йосы уже исчезло.

Гильберт отошел и в растерянности сел под корявыми деревьями, что сплелись ветвями. На утесе свистел ветер, трепал шнурки на кроссовках Йосы, спортивная сумка топорщилась и пузырилась, а потом сложилась внутрь, как будто сдулась.

Мацусима

Дорогая Матильда!

Сосновые острова Мацусимы — один из трех красивейших ландшафтов Японии. Их вид считается классическим, вдохновляющим и поэтическим. Это место предназначено для стихотворчества, ута-макура, так называемое «изголовье стихотворения», «душа поэзии». Веками японские поэты совершали паломничества в места наибольшего поэтического вдохновения, в избранные, заповедные, изысканные и удивительные места, такие манящие, такие прекрасные, что стихи с радостью выбирают их своим домом. Вот и я хотел найти место, которое посещали многие странствующие поэты. Мацусима, говорят, особенно вдохновляет к стихотворчеству.