Сосновые острова - [3]

И вот вам пожалуйста: его, Гильберта Сильвестера, собственная жена гонит в самую что ни на есть чайную страну! Более того, он готов даже рассматривать Японию с этой ее тягомотной, претенциозной, жеманной, неестественно раздутой чайной культурой как высшее воплощение чайной страны, что для него еще мучительнее, а со стороны Матильды очевидный садизм — так его терзать, но теперь уж он не остановится, он в эту Японию прилетит из одного только упрямства, из гордости.

Он вынул из нагрудного кармана смартфон и проверил, нет ли сообщений. Ну да, ведь он же переключил телефон в режим полета, какие же теперь сообщения. Тем не менее он открыл электронную почту и все-таки расстроился, не обнаружив в ней ничего нового. Ему было нехорошо. Немного тошнило из-за полета, да еще чай на голодный желудок. Если точно, то он уже часов тридцать ничего не ел. Было бы неплохо получить от Матильды хоть намек на сожаление. Вежливый вопрос, хоть минимальный контакт. Но ничего не было. Она что, спятила? С чего это ей вдруг стали неведомы фундаментальные основы человеческих отношений? Как это она допустила, чтобы мужа теперь несло на другой конец света где-то над Сибирью? Зеленый чай грузом лежал в желудке и плескался при каждом движении самолета.

О Японии он знал мало, она никогда не была страной его мечты. Во времена самураев всех неугодных интеллектуалов ссылали на самые дальние острова или вынуждали совершить сэппуку — кровавую форму самоубийства. Судя по нынешним обстоятельствам его биографии, он летел куда следует, как раз по адресу.

Они включил еще один фильм о самураях, но смотреть не стал. Дальнейший полет прошел в напряженном сумеречном состоянии. Он больше не видел никого вокруг, не различал других пассажиров, все стало неясным, как в густом тумане, и туман этот укутывал в первую очередь его, и он изо всех сил должен был этому мороку сопротивляться, чтобы не задохнуться. Он расправил плечи, размял затылок и онемевшую шею. Поспать не удалось ни минуты.

После приземления проверил почтовый ящик. Ничего. Никто его не искал. Хотя сейчас ведь каникулы между семестрами, ничего важного он и не пропускает, в университете его и не хватятся. Лекции начнутся только в конце октября. До тех пор только один доклад на конгрессе в Мюнхене. Пока ждал багаж, написал, что участвовать не будет.

Он обменял деньги и в киоске купил себе путеводитель и пару японских классиков в английском переводе.

Стихи Басё[1], «Гэндзи-моногатари», «Дневник у изголовья»[2]. Ему казалось, будто он знает японских классиков наизусть, но у полки с карманными томиками пришлось признаться, что он в жизни посмотрел всего несколько японских фильмов и не может процитировать ни одного хайку.

Он запихнул книги в кожаный портфель и на экспрессе «Нарита» отправился в центр Токио. На центральном вокзале взял такси и поехал в гостиницу. Как все просто. Проехал полмира, никаких препятствий, никаких проволочек, никаких проблем. Таксист был в белых перчатках и в униформе со светлыми пуговицами, в фуражке. По-английски не говорил, но, когда Гильберт показал ему записку с адресом, понимающе кивнул. Ехали в молчании, Гильберта это устраивало. Сиденья были обтянуты кружевной тканью, вязанной крючком, автомобиль тонул в этих кружевах, как свадебный торт или карета Барби. Никаких пробок, никаких светофоров, вообще никакого движения, ничего снаружи. Когда прибыли, таксист с многочисленными поклонами передал ему багаж. Стеклянная дверь беззвучно отъехала в сторону.

Комната — белый куб — казалась совершенно пустой. Стояла белая кровать с белым одеялом, были еще два белых куба — вроде как мебель. Очень современно, ничего лишнего. Он стоял посреди комнаты и абсолютно не мог понять, зачем сюда попал. Потом улегся в кровать и тут же уснул.

Дневные сны. Чайные страны, самураи. Вечером, перед решающей битвой на мечах, воин одевается в шелковые одежды и отправляется к мастеру чайной церемонии. Шагает по отполированным камням мостовой в чайный домик, что скрывается в крошечном садике в зарослях бамбука, склоняется, чтобы пройти через низенькую дверь, подходит к мастеру едва ли не на коленях. Мастер немногословен, заваривает чай, протягивает чашку гостю, и гость имеет возможность накануне своей весьма вероятной смерти еще раз полюбоваться икебаной, разглядеть свиток с ценнейшей каллиграфией, еще раз может потеряться в пространстве, где блуждают тени деревьев, где царит фантастический покой.

Утром он опоясывается мечом и идет на бой. Он полон мистических сил, его меч способен двигаться будто сам по себе, а воин умеет летать там, где иные с трудом смогли бы подпрыгнуть. Благодаря этим способностям он стяжал славу непобедимого мастера меча, однако противники превосходят числом, а сторонники повержены. Исполненный печали, воспаряет воин над полем брани, видит неестественно скорченные тела, их уже не спасти, воспаряет еще выше и видит вдали мерцающее море. Япония сверху, бесчисленные острова, горы, густо поросшие лесом, бархатная зелень, пронзительная синева моря, еще раз пролетает он над жестокой красотой этой земли, прежде чем, как того требует обычай, как проигравший сражение вспарывает себе живот кинжалом.