Сослагательное наклонение - [7]

– Это что же, получается, висит груша – нельзя скушать? – процитировал известную поговорку Евгений Котов.

– Не в бровь, а в глаз, – так же, поговоркой, сказал Блажис.

– Ладно, хватит упражняться в русской словесности, надо что-то думать, – слегка сурово произнёс Сосновский, – в конце концов, мы не можем отказаться от этой идеи, такой шанс выпадает нечасто.

– Итак, – как бы подытожил Александр Голубев, – нам срочно нужен человек, который бы вызывал у нас доверие и который имеет доступ на Запад.

По большому счёту ничего нового Александр не предложил. После ситуации с французским журналистом эта задача была актуальна на протяжении всего последнего времени. Однако, тем не менее, история с мемуарами дала новый толчок для активации действий в этом направлении. Поэтому все яро погрузились в размышления. Но, при очевидной постановке вопроса, решение этого же самого вопроса не было столь очевидным. Не так просто найти человека, имеющего возможность выезда за границу или имеющего контакты на Западе, кому можно было доверить секретное дело. И также было немаловажно, чтобы это был человек не приметный для властей, а ещё лучше имеющий определённый авторитет у последних, на кого и подумать-то даже невозможно. И тут Евгений Котов вспомнил про Николая Евстафьева.

– Послушай, – сказал он, обращаясь к Голубеву, – а твой школьный друг, Николай, не смог бы нам помочь? Кажется, ты говорил, он скоро в Италию собирается ехать?

– Действительно, – подхватил эту идею Сосновский, – по крайней мере, никто никогда не подумает и не догадается, что он может попутно что-то захватить. Помнится, ты рассказывал, что он очень уважительно относится к Горбачёву.

– Да, но не следует забывать, что Николай верный коммунист, – возразил Геннадий Блажис, – согласится ли он?

– Вот именно! – воскликнул Голубев, – вы что-то уж больно рьяно уцепились за эту идею – глупую, я бы сказал, идею.

– По поводу согласиться – это вопрос конечно сложный, но не безнадёжный. Главное, всё хорошенько обдумать. Или у кого-то есть другие предложения? – спросил Котов. – Сейчас вся страна готовится к юбилею, вот и мы тоже по-своему это отпразднуем. Считаю символичным и потому очень важным осуществить всё задуманное до 7 ноября.

– Наверное, ты прав, – поддержал Сосновского Блажис, – ну как, Саша, поговоришь с Николаем?

– Я никогда на это не пойду, – твёрдо заявил Голубев, – и давайте не будем больше это обсуждать!

– Хорошо, хорошо, – осторожно ответил Сосновский, – давайте обсудим это позже. Нас уже заждались за столом. Всё-таки у меня сегодня день рождения.

Глава 4

– … таким образом, мы с вами достойно отметим юбилей нашей великой революции в полном соответствии с установкой Партии и Правительства.

Подходило к концу очередное заседание в обкоме КПСС, посвящённое 90-й годовщине революции. Партийные и государственные чиновники, а также руководители передовых предприятий уже собирались расходиться.

– Николай Петрович, задержитесь, пожалуйста, – обратился к Евстафьеву председательствующий на собрании секретарь обкома.

Евстафьев вернулся на место.

– У меня к вам серьёзный разговор.

– Слушаю вас, – ответил Евстафьев.

– Дело в том, Николай Петрович, что в связи с юбилеем нашей революции нам нужны новые достижения промышленного производства. И в настоящее время только вы не взяли на себя дополнительные обязательства.

– Товарищ секретарь, наша фабрика и так вот уже 5 лет как ежегодно увеличивает темпы промышленного производства. Этот год тоже не стал исключением, и с нового года у нас уже запланировано дальнейшее увеличение объёмов производства.

– Мы знаем о ваших планах, – продолжал секретарь, – однако, согласно решению партийной конференции, все советские предприятия на приближающийся юбилей должны ответить дополнительными достижениями. Тем более что Калининская область на сей счёт взяла повышенные обязательства, и вам это прекрасно известно. Мы даже письма специальные рассылали. Вы же получали письмо?

– Да, мне известно об этих решениях, и я получал письмо, однако я нахожу наши действия уже достаточными, – недовольно ответил Евстафьев.

– Если бы они были достаточными, я не обращал бы на это ваше внимание. А вы в настоящее время скатываетесь в отстающее предприятие.

– Отстающее?! – возмутился Евстафьев. – Что за ерунду вы говорите! Наша фабрика была признана предприятием передовым. Кстати говоря, на этот счёт у нас и документ соответствующий есть.

– Как ещё можно назвать предприятие, директор которого отказывается признавать решения Партии? – настаивал секретарь.

– Все решения нашей Партии я всегда признавал и признаю их сейчас, ибо отношусь к ним разумно и по-деловому. А вот вы эти решения, хотя, казалось бы, и признаёте, да вот только извращаете, так как занимаетесь откровенным популизмом.

– Товарищ Евстафьев, вы со словами-то поосторожнее, что это вы себе такое позволяете?! – сурово ответил секретарь.

Николай Евстафьев насторожился. Он поймал себя на мысли, что ещё ни разу не позволял себе ничего подобного. Однако последнее время он испытывал некоторые нервные перегрузки. Эта бесконечная суета вокруг юбилея, эти бесконечные гонки за вчерашним днём, это столь ненавистное ему желание многих людей заработать очки на чужих трудностях, это предложение его друга Александра Голубева и прочее, прочее, прочее. Он всегда находил свою работу довольно нервной, и со временем это ощущение только увеличивалось. Но могло ли это обстоятельство служить оправданием? И мог ли он в принципе себе это позволить? Тем более что он считал себя достойным ленинцем и верным слугой Партии. Партии, свою верность которой он всегда с большим усердием доказывал. Партии, с которой у него так много связано и без которой уже сложно представить его жизнь. Но в то же время Николай Петрович стал всё больше замечать, что в то время как он, верно, служит высоким коммунистическим идеалам, многие представители партийной элиты ведут себя недостойно, а те партийные «шишки», с которыми по долгу службы вынужден взаимодействовать, иной раз ведут себя просто контрпродуктивно и недальновидно, проявляют деловую и политическую близорукость, что люди, которые критикуют и требуют от него, будучи неспециалистами в тех или иных вопросах, дают ему советы и поручения, которые ему, специалисту в своём деле, казались непрофессиональными. Является ли постоянное следование партийным инструкциям истинным служением партии? Вот какие мысли охватили его в тот момент. Но в то же время вправе ли он осуждать и подвергать сомнению их, достиг ли он такого уровня политической и моральной прозорливости?