Соска - [3]
Степан встал посереди детской, облокотившись о спинку кровати, и окинул комнату удивленным взглядом.
Глупая люстра как в пионерлагере, кровать с панцирной решеткой, облупившиеся стены и потолок, решетка в проеме сероватых занавесок… В обстановке угадывалась омерзительная смесь больничной палаты и тюремной камеры, но никак не детской! Никакая это не комната сына. И как только он мог купиться на такой дешевый трюк! Как вообще он мог подумать, что это странное место…
В это самое мгновение на двери загремела наружная цепочка.
На двери загремела наружная цепочка. Степан вдруг ясно осознал, что знает, что надо делать.
Цепочка перестала греметь, щелкнул замок. Не раздумывая ни секунды, подобно тени пленник метнулся к двери — в это мгновение у него еще и появилась уверенность, что он проделывает это в тысячный раз, — и с силой толкнул ее плечом как раз в тот момент, когда в проеме показалась женская голова.
— Ой, — раздавленно вырвалось у входящей.
Грохнулся поднос, загремела тарелка, по кафелю расплескался похожий на блевотину суп. Степан, организованно, как будто и правда проделывал это тысячи раз, втащил в палату грузное тело, прислонил к стене и бесшумно прикрыл дверь. Затем замер, прислушиваясь к шумам в коридоре. Все было тихо, только сердце колотилось да цепочка с внешней стороны долго елозила маятником, пока не успокоилась.
Степан оглянулся на гостью. Та полусидела, расставив ноги и уронив подбородок на грудь. На женщине был несвежий больничный халат с оттопыренными карманами — по-видимому, она часто помещала в них руки, сжатые в кулаки, или просто использовала по прямому назначению — набивала различной медицинской дрянью. Выбеленные перекисью волосы — недавно из-под бигуди, дешевая золотая цепочка, стекающая в ложбинку между грудей…
Из разбитого уха санитарки на халат быстро капала кровь и расплывалась, впитываясь в ткань. Одна из капель угодила в лужу супа на полу.
Степан, пыхтя, протащил гостью по кафелю и взвалил на кровать. Халат затрещал в его руках, укатилась под шкаф оторвавшаяся пуговица.
Под распахнувшимся халатом женщина имела полупрозрачную блузку с рюшками. Под блузкой грузно перекатывались толстые груди, до половины втиснутые в кремовый бюстгальтер.
Увидев их, Степан прикусил губу и посмотрел на дверь.
— Извините, тетя Зина, — пробормотал пленник и натужно перевернул безжизненное тело задом кверху.
Почему я называю ее «тетя Зина»?
Поспешно, но все так же складно Степан задрал белый халат, стянул с женщины колготы, а затем с силой потянул на себя огромные трусы, забившиеся между ягодиц. Жопа тети Зины нехотя отпустила хлопок, и Степан едва не повалился на пол.
Повесив трусы на набалдашник кровати, Степан отступил на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Крупный молочно-белый зад выглядел довольно-таки уныло. Целлюлит и мужское внимание не пожалели местность. Снизу, как из дупла, неаппетитно топорщились кустики волос.
Степан закусил губу и еще раз посмотрел на дверь. Затем схватил подушку, с трудом подсунул под тетю Зину. Зад теперь выпячивался более соблазнительно, хотя все равно недостаточно. Тетя Зина застонала в матрас.
— Я не из этих… — донеслось мычание. — Ты же этих… плохих… А я хорошая.
— Никакая ты не хорошая, — твердо процедил Степан и взялся за резинку своих треников, намереваясь спустить их до колен.
Но в этот момент в коридоре раздались шаги. Идущих было двое. Степан замер. Внутренним чутьем он безошибочно определил, что шаги остановятся именно перед его палатой. Так оно и получилось.
Чутье не обманывало его никогда, так же, впрочем, как никогда не обманывал и кольт «Анаконда» с удлиненным дулом, подаренный покойным Гошей Беспалым. Почему «Анаконда» и кто такой этот Беспалый, Степан не имел ни малейшего представления, но в самом факте был твердо уверен.
Степан затравленно оглянулся. Можно было попытаться нырнуть под кровать, но вряд ли удастся надежно спрятаться. Кровать находилась посередине комнаты и прекрасно просматривалась. И потом, это довольно-таки унизительно, если его там найдут. Оставался шкаф, но в него вряд ли удастся втиснуть даже собственную тень.
Шаги замерли. За дверью кто-то стоял и дышал. Сейчас этот кто-то ворвется внутрь. Если у него в руках автомат, то шансов на спасение у Степана не будет.
Если у него в руках автомат, то шансов на спасение у Степана не будет. Единственное, что оставалось делать, так это броситься к двери и распластаться за косяком. Возможно, удастся застать визитеров врасплох!
Степан так и поступил. Он сделал быстрый шаг в сторону двери, но ему не повезло. Ступня скользнула в луже разлитого супа, он замахал руками, цепляясь за воздух, и упал прямо на тетю Зину.
В тот же самый миг дверь приоткрылась. Несколько мгновений проем оставался пуст, затем показалась лысая голова Цезаря на любопытно вытянутой шее.
Степан, рядом с обнаженной женской задницей, произвел на него гораздо меньше впечатления, чем обезьяна в алюминиевом костюме в предыдущей комнате или, скажем, тот же новехонький «москвич» с табличкой «Победа» на улице.
Цезарь покрутил головой, увидел шкаф, содранные обои, трусы на спинке кровати, как грустный флаг. Он задержал взгляд на голом заде, одобрительно улыбнулся Степану и вежливо прикрыл за собой дверь.
Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.