Соседка - [13]

Я пару раз стукнул согнутым указательным пальцем в дверь. И она тут же распахнулась. Валентина стояла передо мной с полотенцем, перекинутым через руку, с зубной щеткой и тюбиком пасты, зажатыми в другой руке.

– Побудь пока один, – сказала она. И, коснувшись своей упругой грудью моей – я как будто ожог получил, – вышла.

Она вернулась минут через пять, задвинула за собой дверь, щелкнула замком. Я к тому времени открыл бутылку «Советского шампанского», налил шипящего, исходящего лопающимися пузырьками вина в стаканы, разделил шоколадку «Аленку» на дольки, большущее красно-зеленое яблоко разломил руками пополам. И они, эти руки, предательски дрожали от охватившего меня возбуждения и нетерпения.

Валя села рядом со мной на застеленную проводницкую постель, я подал ей стакан, потянулся к ней своим.

– Ну, за что будем пить? – сказала она каким-то совсем другим, грудным голосом, от которого у меня перехватило дыхание. С Валей происходили удивительные перемены: глаза вон потемнели, превратились в глубокие-глубокие озерки, грудь стала подниматься и опускаться чаще. Неужели это все из-за меня, из-за предвкушения того, что сейчас должно произойти между нами?

– За тебя, – хриплым голосом сказал я.

– Тогда уж за нас, – предложила она.

– За нас! – эхом повторил я. Мы глухо звякнули сведенными стаканами и, не сговариваясь, осушили их до дна.

Валя взяла кусок шоколадки, аккуратно, как все она делала, откусила от него, как-то так пожевала, что губы ее перепачкались коричневой сладкой массой, и неожиданно сказала все тем же новым низким голосом:

– Ну, иди ко мне, мой мальчик!

И я, тут же бросив яблоко на стол, потянулся к ней, впился в ее сладкие губы, нетерпеливо зашарил руками по ее груди, по гладким упругим бедрам…

9

– Выключи свет, – с трудом вырвавшись из моих жадных объятий, попросила задыхающимся голосом Валя.

Не знаю, как мы не разломали эту несчастную полку в купе проводницы, которая, несомненно, все слышала в своем соседнем служебном помещении, как не пробили ногами тонкую стенку, разделяющую нас с соседним, пассажирским купе (думаю, что и там нас было хорошо слышно).

Кричать мы не могли, но когда в очередной раз взлетали на пик наслаждения, шипели и подвывали как настоящие звери. Валентина при этом еще старалась поцарапать меня или укусить.

В общем, происходило натуральное животное спаривание. Мы почти не разговаривали, а просто бесконечно поглощали друг друга. Делали это и лежа, и сидя, и стоя, когда она упиралась руками в столик, а я пристраивался сзади.

Поезд то несся с большой скоростью, бешено тараторя колесами, то замедлял ход и останавливался, пропуская какие-то более срочные составы, иногда за зашторенным окнами становилось светло – это были фонари каких-то станций. Мы же ничего этого не замечали, занятые друг другом.

Эта сладостная и изнуряющая мука закончилась только часа через три. Меня шатало, перед глазами плыли круги, а руки и ноги буквально тряслись. Я был полностью опустошен, при этом в организме чувствовалась такая легкость, что, казалось – откройся сейчас окно в купе, и меня тут же вытянет сквозняком наружу.

Похоже, что и у Валентины было такое же состояние. Когда я включил свет, она была вся растрепанная, с припухшими губами и темными кругами под глазами. Но выглядела вполне счастливой.

Весело болтая о всякой ерунде, мы допили шампанское и съели весь шоколад и яблоко (проснулся просто таки зверский аппетит), почему-то очень быстро окосели и… больше уже ничего не хотели, а только спать. Но здесь нам ночевать было бы тесно, да и проводница могла поднять с утра пораньше. Поэтому решили вернуться к себе.

Я, правда, попытался было еще разок напоследок овладеть Валентиной, и она была не прочь, однако категорически возражал мой небывало истощенный организм. Мы еще пообнимались-поцеловались, и я, распираемый тщеславием и гордостью за себя, спросил у Валентины:

– Скажи, а почему ты выбрала меня?

– Я? – округлила она глаза. – А разве это не ты положил на меня глаз и совратил бедную девушку?

– Ну, я так я. А не пойдет ли совращенная мной бедная девушка за меня замуж?

Валя засмеялась и потрепала меня по еще влажным взъерошенным волосам:

– Ты сначала дома объявись, родителям свои покажись, мальчишка!

– А можно, я тебе напишу?

И тогда она назвала свой адрес, который я потом и записал на внутренней стороне крышки дембельского альбома.

Мы оделись и вышли из купе проводницы. Сама она как будто только и ждала этого, вышла из служебного помещения, погрозила нам пальцем и скрылась в купе, с треском захлопнув за собой дверь.

Стараясь не шуметь, мы заняли полки в своем отделении вагона. Я свесил голову и прошептал Валентине:

– Спокойной ночи!

Она помахала мне ладошкой, и я откинул голову на подушку и почти тут же провалился в сон.

10

Собственно, на этом мой несколько подзатянувшийся – я уже сам это чувствую, – рассказ нужно заканчивать. Потому что больше ничего между мной и Валентиной не было. Когда я проснулся ближе к обеду – все попытки Тарбазана разбудить меня раньше были безуспешны, – то увидел Валентину, чинно сидящей у окна. На мое сердечное приветствие она ответила почти равнодушным кивком головы.