Соседка - [32]

Снег лежал повсюду почти до самого Монтрэ. Горы по ту сторону озера стали совсем белые и долина Роны скрылась под снегом. Они совершали длинные прогулки по склону большой горы, расположенной неподалеку. Они надевали горные ботинки и яркие альпийские куртки на пуху, и им было тепло и комфортно. Иногда они забредали в деревеньку на склоне горы.

Там был кабачок под деревьями, куда заходили выпить лесорубы, и Матильда и Бернар сидели там, греясь у печки и пили горячее красное вино с пряностями и лимоном.

Тогда они пришли к выводу, что горячее вино — прекрасная вещь, когда надо согреться с дороги, и, на более поздний, умудренный опытом взгляд Бернара, несколько в том переусердствовали.

В кабачке постоянно стоял полумрак, печка слегка дымила, и когда они выходили, холодный воздух обжигал легкие и кончик носа при дыхании немел. Они оглядывались на кабачок, где во всех окнах горел свет, а у входа стояли, тускло поблескивая хромированными деталями, «лендроверы» лесорубов и слышно было, как за закрытыми дверями играет музыка. Здесь любили швейцарские народные мелодии и, по контрасту, Элвиса Пресли.

На обратном пути дорога была гладкая и скользкая, и на льду иногда попадались радужные пятна от протекшего бензина.

Бензиновые пятна попадались до самого поворота, где тропа, по которой волокли бревна, уходила в сторону. Дальше дорога была покрыта плотно укатанным снегом и вела через лес. По крайней мере, два раза, возвращаясь домой после посещения кабачка, они видели лисицу и однажды — оленя.

Это были хорошие места, и им там было легко и весело.

— У тебя замечательная борода, — сказала Матильда. — Совсем как у лесорубов. Ты видел того, с золотой серьгой?

— Это охотник на горных козлов, — пояснил Бернар. — Они носят серьги, потому что это будто бы обостряет слух.

— Что-то сомневаюсь. По-моему, они носят серьги, чтобы каждый знал, что они — охотники на горных козлов. Это называется тщеславием, дорогой. Говорят, это проходит.

— Да, наверное. Когда никого не видишь и никто про тебя ничего не знает, тогда не имеет смысла что-то делать или чего-то добиваться. Мне иногда хочется уехать в такую страну, где бы меня никто не знал и не надо было бы заботиться о карьере или о заработке, например…

— Мы и сейчас в такой стране. Здесь ничто, в общем, не имеет значения. Разве не замечательно, что мы живем здесь и никого не видим? Ты ведь не хочешь никого видеть, правда, милый?

— Да, конечно.

— Кстати, Бернар, как у нас с деньгами?

— Денег просто уйма. Я как раз получил по последнему чеку.

— А твои родители не станут искать тебя? Ведь ты должен быть в Париже и исчез просто неожиданно?

— Возможно. Я им напишу что-нибудь.

— Разве ты еще не написал? Можно бог весть что подумать!

— Нет. Как-то не подумал вовремя.

— Хорошо, что я тебе не родственница.

— Я дам им телеграмму.

— Разве ты их совсем не любишь?

— Люблю, наверное. Но так давно живу сам по себе, что успел забыть об этом. Конечно, ты права и я обязательно напишу.

— Мне кажется, что они бы мне понравились. Должно быть, они бы мне очень понравились…

— Давай не будем о них говорить, а то я начну о них тревожиться. Вообще-то, в нашей семье это не очень принято, но все же…

* * *

Справедливости ради стоит признать, что жилось им чудесно. Нрав Бернара, в обычной жизни откровенно непредсказуемый, здесь смягчился до такой степени, что он ни разу не устроил скандала, ни на кого не напал с кулаками и к Матильде относился на удивление мягко и ровно. Похоже, буйным его делал в основном веселящий воздух Парижа.

Они прожили еще два месяца, и зима была настоящая, без слякоти, и им было замечательно. Случались недолгие оттепели, когда дул теплый ветер, и снег делался рыхлым, и в воздухе чувствовалась весна, но каждый раз становилось опять ясно, и холодно, и зима снова возвращалась.

В марте зима в первый раз отступила по-настоящему. Ночью пошел дождь. Дождь шел все утро, и снег превратился в грязь, и на горном склоне стало тоскливо. Над озером и над долиной повисли тучи. Высоко в горах тоже шел дождь. Матильда надела глубокие калоши, а Бернар резиновые сапоги хозяина пансиона, и они под зонтиком, по грязи и воде, пошли в кабачок у станции выпить вермута перед завтраком. Не сказать, что подобные процедуры прочно вошли у них в привычку, но Бернар считал, что здесь не стоит себя ограничивать: и климат, и образ жизни, и так достаточно заботятся об их здоровье.

Было слышно, как за окном идет дождь, а они сидели в уже ставшем привычным уголке и тихо беседовали.

— Как ты думаешь, не перебраться ли нам в город?

— А как ты думаешь, Бернар? — спросила Матильда.

— Если зима кончится и пойдут дожди, здесь станет просто непролазно. Во всяком случае, некоторое время. Можно спуститься вниз и поселиться в Монтрэ.

— А почему, например, не в Лозанне?

— Можно и в Лозанне. Просто я думал, не слишком ли это большой город. Как-то не тянет в большие города. Там мы снова начнем ссориться, кидать друг в друга кофейными чашками и оглушительно хлопать дверями. Здесь было куда спокойнее.

— И в большом городе можно попробовать быть одним целым и стараться как можно лучше относиться друг к другу. Попробуем?