Соседка - [19]

Прямо говоря, Арлетт сгорала от любопытства. Во всяком случае, соседи ей нравились и знакомство с ними обещало разнообразить провинциальную скуку.

Бушоры поблагодарили хозяйку за прекрасный ужин, после чего, естественно, последовало ответное приглашение, которое было незамедлительно принято. Прощание получилось вполне в светских традициях, с непринужденными улыбками и наилучшими пожеланиями.

Филипп обнял жену за плечи, и они, болтая, направились к своему дому. Благо, было недалеко.

* * *

Весенний ветер был свеж, и Бернар изрядно продрог, прячась в кустах жимолости, чтобы не быть замеченным. Чего-чего, а встречи с соседями ему совсем не хотелось. Во всяком случае, ему казалось, что дело обстоит именно так. Он слишком этого хотел, Бернар.

Он прятался в кустах около часа, наблюдая за освещенными окнами своего дома. Наконец гости на пороге. Из своего укрытия ему отлично видно бледное лицо Матильды, и лишь непробиваемое упорство мешает ему признаться себе в этот миг, что его бывшая возлюбленная стала еще прекрасней.

Но нет, Бернар не сломается так просто. В их семье упрямство всегда считалось родовой чертой характера. Он так просто не сдастся.

Бернар бесшумно выбрался из укрытия и, крадучись, направился к дверям своего дома.

Глава Восьмая

Да, у нее был высший дар любви. Тот, прежний, молодой, восторженный Бернар, был совершенно в этом уверен, в минуты или часы одиночества ему доставляло радость, снова и снова рассуждать, иной раз даже вслух (если, разумеется, поблизости не было посторонних ушей) о своей неповторимой и ни на кого не похожей возлюбленной. Бернар упивался собственными рассуждениями, как иной упивается вином, или книгой, или песней.

На свете есть люди, как будто нарочно приспособленные судьбой для авиации, для этого безусловно значительного завоевания современной техники. У этих прирожденных пилотов как будто птичьи профили. Подобно птицам, они обладают необъяснимым инстинктом ориентироваться в любом незнакомом месте. У них всегда исключительное чувство равновесия, и они с легкостью приводят в равновесие любые предметы, у которых центр тяжести выше точки опоры. Для таких людей-птиц заранее открыто воздушное пространство и вперед, и вверх, и вниз. Это особая способность, данная им от рождения.

Как-то Бернар расспрашивал знакомого пилота о его ранних юношеских снах. Он вспомнил тогда, что почти каждый человек во сне летает, и захотел узнать, как это было у настоящего летчика.

Оказалось, что в снах ранней юности, еще ни разу не сев в самолет, пилот летал выше домов, к облакам. Видимо, это был знак особого летного таланта.

Любовь тоже крылатое чувство. Представляя в те времена Матильду, Бернар часто видел у нее за плечами два белоснежных лебединых крыла, подобные крыльям ангелов, причем крылья эти вовсе не казались принадлежностью маскарадного костюма, а, напротив, смотрелись естественно, словно и впрямь находились на своем законном месте.

Было время, когда он очень остро чувствовал ее духовное превосходство над собой, и тогда в сердце его залегла обида. Ему казалось, что он не достоин внимания столь удивительной девушки, что он слишком груб, неотесан, слишком заземлен и недостаточно духовен для нее.

От мыслей таких он бывал смущен и часто в самом деле угловат и неловок, сердясь на себя и тихо чертыхаясь. Конечно, это была обычная мужская мнительность. Воображение то и дело подсказывало ему различные нелестные сравнения. То она была для него богиней, снизошедшей до смертного, то принцессой, полюбившей конюха или садовника. Увы, у каждого человека бродят где-то в плохо освещенных закоулках души такие полумысли-полуобразы, о которых наутро лучше и не вспоминать.

Но скоро все эти шероховатости сгладились, так мила и предупредительна оказалась Матильда в то лето, так щедра, скромна и искренна, так радостна в любви и преисполнена нежностью и теплом ко всему живому.

Они любили тогда путешествовать наугад. Покинув Париж, они избрали своей штаб-квартирой Марсель, раскинувший белые улицы перед лазурным морем, они брали карту Прованса, и кто-нибудь из них, зажмурив глаза, вытягивал палец — какой город или городишко оказывался под ним, туда они и ехали на его видавшей виды машине, сигналя на деревенских перекрестках и завтракая наскоро на траве у дороги.

Странно — чаще всего в этом похожем на спиритический сеанс выборе места у них выпадал городок Кевал-Бланк, совсем маленький и вряд ли на самом деле интересный. Но он был точно заколдован: всякий раз что-то мешало им попасть туда. То проскочили нужный поворот, то застряли в другом (отнюдь не худшем) месте.

Матильда однажды сказала о нем:

— Ты знаешь, как я рисую себе этот таинственный город?

Там давно уже нет ни одного живого существа. Плющом увиты развалины старых римских домов и разбитых колонн. А на площади высится изваяние одинокого коня из потрескавшегося белого мрамора, высотой чуть ниже деревьев, и пустые конские глаза вечно смотрят в никуда. Еще там растут крошечные жесткие колючие кустарники, иногда пробегают ящерицы и кричат цикады. И больше ничего нет. Но я думаю, что ночью, при лунном свете там должно быть страшно.