Соседи - [33]
Но тут Гапка придвинулась к нему вплотную, и ее юная кровь вскипела в жилах и ударила ей в голову красной струей, застлала глаза, и она перестала управлять собственным телом, которое скрюченными от бешенства пальцами вцепилось в остатки шевелюры на темени у Головы.
– Это я кобра? Я? Я. Которую ты называл нежнейшей Гапочкой и которую всю обцеловывал, как кусок меда? Я – кобра? И прическа у меня была подходящая? Которую мне Тоскливец придумал? А ты, который тридцать лет пожирал мои обеды, говоришь, что лучшего я не заслужила? Так? Так? – говоря так, Гапка надвигалась на Голову, и ее красное от прилива крови лицо напоминало скорее засуровелую обличность индейца, вышедшего на тропу войны, чем лицо нежной юной девушки.
Но тут уж Голова, который до прихода Гапки безмятежно сидел за столом, заранее предвкушая вкусный ужин, сорвался с цепи, чтобы привести в чувство бывшую супружницу и отвадить ее выводить его из столь необходимого ему душевного равновесия.
– Кобра и есть, – безапелляционно заявил Голова, – выползла из своей норы, чтобы ужалить и устроить скандал. А кто ж ты тогда? Посмотри на себя! Выглядишь, как девушка, а сердце у тебя, как у вампира. Только и норовишь крови напиться. Это ты ведь спелась с Тоскливцем, а когда он стал морить тебя голодом, скажем так, по причине своей чрезмерной экономности, так ты пошла на попятную и возвратилась в родную хату, где тебя никто никогда куском хлеба не попрекал.
Надо сказать, что Голова настолько разозлился, что даже не удивился, что Гапке откуда-то стало известно про его мысли. Впрочем, про вампира он, конечно, сказал зря. Вампир оказался той самой соломинкой, которая сокрушила спину верблюда, ибо Гапкина душа и так уже ничего не могла сделать с ее разбушевавшимся телом, готовым покончить с Головой раз и навсегда. А «вампир» подлил еще масла в огонь, и бушевавшая в ее жилах кровь превратилась в расплавленную лаву, и Гапка плавно поднялась в воздух и, как плохо управляемая ракета, понеслась параллельно полу за Головой, который с криком: «Я так и знал, что она ведьма!» улепетывал от нее изо всех сил. Ведьмой Гапка, разумеется, не была, просто злость нарушила какой-то закон физики и ее выставленные вперед пальцы с длинными острыми ногтями вполне могли стать орудием смертоубийства, если бы Baсилий Петрович сошел с той марафонской дистанции, на которую его подвигла бывшая супружница. Надо, однако, заметить, что Голова, как читателю уже известно, внезапно похудел, живот не тащил его к земле и передвигался он довольно резво. А Гапка, хотя она и летала, но периодически наталкивалась на мебель, ибо управлять своим телом в воздухе еще не научилась, и скоро вся она была покрыта безобразными шишками и синяками. А виновник всех ее бед – Голова – по-прежнему, как заяц, петлял между столами и совершенно не намеревался сдаться и признать свою неправоту. К огорчению Гапки, неведомая сила, поднявшая ее в воздух, внезапно иссякла и она плашмя плюхнулась на пол, пребольно при этом ударившись, и горестно возопила:
– Попадись ты мне, выродок рода человеческого, я выскублю твою шевелюру и разорву на маленькие кусочки, которые с криком разбегутся на все четыре стороны, и не останется от тебя ничего, кроме воспоминаний о твоих дебошах и пакостях!
Голова, который уже не бежал, а стоял, запыхавшийся и потный, даже как-то обиделся, потому что долгие годы он был, конечно, и не идеальным, но все-таки мужем этой ведьмы, которая мечтала о том, чтобы разорвать его на куски.
– Эх, жизнь, – сказал Голова, – спутаешься с ведьмой, а потом не знаешь, как от нее отделаться.
Но это он сказал опять же зря, потому что женщины, такая уж у них натура, совершенно не любят, чтобы их называли ведьмами. И Гапка, разумеется, не была исключением. И от подлых слов Головы у нее появилось второе дыхание, и она плавно поднялась над полом и опять принялась за свое. А тут солнце преждевременно, как подумалось Голове, зашло за горизонт и мрачный полумрак стал вползать в присутственное место сквозь все щели, чтобы Гапке удобнее было его прикончить. И тут, когда Голова совсем уже было отчаялся, ибо сил убегать от Гапки у него больше не было и колени подкашивались, в сельсовет вдруг зашел жизнерадостный Нарцисс. Увидев Гапку, которая сразу же стала на ноги как ни в чем не бывало, Нарцисс подскочил к ней, чтобы оттащить ее от Головы. На самом деле Нарциссу на Голову было наплевать, но ему нравился процесс оттаскивания от него Гапки, потому что можно было на дармовщину ее пропальпировать и при этом как бы исполнять свой долг. Но Гапке в этот вечер было не до нежных объятий вонючего, как все мужчины, Нарцисса, и Гапка без экивоков вцепилась в его харю длинными, выкрашенными светло-фиолетовым лаком ногтями.
