Сорвать банк в Аризоне - [39]

Эта дорога была довольно узкой — только по одной полосе в каждую сторону, причем без разделения, — но такой же гладкой и ухоженной, как и хайвей. Она шла все в гору и в гору, и слегка петляла, но слишком крутых поворотов не попадалось. Склоны гор поднимались слева, а справа от дороги иногда виднелись обрывы. Кое-где на откосах появлялась металлическая заградительная сетка с предупредительной надписью — в этих местах бывали камнепады.

Джима я потерял из виду очень быстро. Его джип без труда набрал разрешенную скорость в семьдесят пять миль в час — на боковых дорогах в Аризоне ограничение скорости такое же, как и на хайвеях, — а, может быть, и превысил ее. Я же по-прежнему был вынужден тащиться на шестидесяти милях, все время посматривая в зеркальце заднего вида — не едет ли кто у меня на хвосте, негодуя, что я еду так медленно. Обгон на этом шоссе был почти везде запрещен, и мне бы не избежать недовольства тех, кому я загораживал дорогу, но, по счастью, в пятницу, в рабочий день, желающих попасть в заповедник было немного — никто за мной так и не пристроился.

При въезде в заповедник дорога действительно проходила сквозь железные крашеные ворота, но они были широко распахнуты. Маленькая мазанка, где, скорей всего, размещался туалет, возвышалась на пригорке справа. Я проехал дальше и остановил машину на небольшой площадке перед скромным зданием, где находилась касса. На пустой площадке стояло всего три-четыре автомобиля, и среди них, самым крайним, джип Джима. Джим сидел за рулем и, не выходя из машины, показал мне пальцем на кассу. Я подошел и купил входной билет у широкоскулой мексиканской девушки в серо-коричневой форме рейнджера. Билет стоил пять долларов, но зато план и прочая информация прилагались бесплатно.

С билетом в руках я повернулся к площадке, и увидел, что Джим уже вышел из джипа и стоит за углом здания, лицом в сторону неширокой и не слишком крутой долины между двумя грядами скал — такая долина в Аризоне называется каньоном. Он приглашающе помахал мне рукой и углубился в каньон.

Тут только я сообразил, что наше с ним объяснение — каким оно ни будет — состоится на свежем воздухе, на туристской тропе. И первая моя мысль, как ни странно, была об обуви — хорошо, что я в кроссовках, а не в туфлях, подумал я. В моих обычных туфлях с кожаной подметкой я не прошел бы по скользким камням и ста метров. С другой стороны, если бы я заранее знал о предстоящем мне горном походе, я бы надел шорты и футболку, как Джим, а не джинсы и рубашку.

Я смело двинулся вслед за Джимом по еле заметной на камне тропинке, уходившей в каньон. Как и дорога в заповедник, эта тропинка была проложена по склону — справа была скала, а слева обрыв, довольно покатый и не очень глубокий, метров пять. Действительно, без кроссовок я бы совсем пропал — но и в них я то и дело оскальзывался. Тропа шла по каньону вверх, и я не стал догонять легко шагавшего впереди Джима. Я посмотрел на план заповедника и понял, что мы идем по каньону Риолито и через милю с небольшим поднимемся на развилку тропинок, огибающих нагромождение камней под названием «Сердцевина скал». Наверное, там Джим и подождет меня.

Я всегда полагал, что я нахожусь в неплохой физической форме — для моего возраста, конечно. В самом деле, я не пил, не курил, никаких хронических болезней у меня не было, и если мой вес и превышал оптимальный, то ненамного — впрочем, последний раз я взвешивался года два назад. Но все-таки идти вверх по камням было нелегко. А вокруг, чем выше я поднимался, тем фантастичнее становился пейзаж. За невысокими скалами, обрамляющими каньон, вырастали новые, повыше, а за теми еще более высокие. Склоны скал отливали темно-красным, и по ним шли горизонтальные уступы — казалось, сетка черных линий прочерчена по склонам параллельно основанию. А между скалами торчали отдельные утесы самых причудливых очертаний. Нечто подобное я видел раньше только в голливудских вестернах, там, где всадники на горячих скакунах проносятся мимо именно таких скал и утесов. Оказывается, это были не декорации, как я часто думал, а вполне настоящие горы.

Насчет Джима я не ошибся — к тому времени, когда я дошел до развилки, он уже стоял там. Вот он действительно был в отличной форме — тридцать пять лет, выше меня на голову и ни капли лишнего жира. На месте Инки я бы никогда и не посмотрел на другого мужчину, пусть даже и с проблемами по части бесплодия. Но сердце красавицы — или это не сердце? — понять все равно невозможно.

— Ну, что ж, — сказал Джим, — немножко мы уже погуляли, а теперь расскажи мне, зачем ты приехал. Сделай так, чтобы мне это было интересно — ведь я уже потратил почти час, ожидая тебя в мотеле. Хотя, по правде говоря, я не представляю, чем может мне быть интересна такая вонючка, как ты.

Услышав такое, я по-настоящему испугался. Американцы, по нашим понятиям, чудовищно вежливы и очень осторожно выбирают слова для разговора. Даже ФБР-овцы, как бы они ни хотели меня припугнуть, никогда не стали бы называть меня «вонючкой» — это оскорбление на всю жизнь, и в тех самых голливудских вестернах сразу за ним должна следовать пуля в лоб. Если Джим готов оскорбить меня, значит он настолько разъярен, что не поколеблется и прихлопнуть меня, если удастся. И, кстати, это вполне возможно — мы здесь одни среди скал, а до дна обрыва, хоть склон и не крутой, в этом месте было метров восемь. А Джим, как уже говорилось, в прекрасной форме, и совладать мне с ним не под силу.