Сорванная вуаль - [4]

– Если бы он знал, ему не следовало покупать имение, – закончил за короля Фолкем.

– Ты не должен слишком строго судить его и в этом случае. В те дни все думали, что мы навеки останемся изгнанниками. Даже мы с тобой. Так думал и твой дядя.

– Это не снимает с Тирла вину за предательство.

– Нет. Все же я никогда до конца не понимал, почему так велика твоя ненависть к нему. Ты готов рисковать всем ради того, чтобы отомстить дяде.

Фолкем отвел взгляд.

– У меня на это есть причины.

– Не сомневаюсь, ты заставишь дядю пожалеть о содеянном им. Тогда ты был слишком молод, чтобы наказать Тирла, но сейчас… Я понимаю, твоя жажда мести справедлива, но не забывай: я хочу установить мир в моем королевстве любой ценой.

Одного лишь взгляда на хмурое лицо Фолкема было достаточно для того, чтобы понять: это напоминание ему не понравилось.

– У тебя есть средства на восстановление твоего имения, – продолжал король. – У тебя также есть земли…

– А как же этот врач? Вы отнимете у него Фолкем-Хаус? Закон говорит, что земли, проданные во время отсутствия вашего величества, остаются у покупателя.

– Он оказался изменником. Я, конечно, конфисковал его земли и с радостью возвращаю их тебе. Понятно? У тебя есть все, что тебе нужно. Постарайся не злоупотреблять моей добротой, не совершай в отношении своего дяди ничего такого, что могло бы поставить нас обоих в трудное положение.

– Он заслуживает возмездия, – с холодной решимостью заявил Фолкем. – И я отплачу ему, как только представится случай.

– Вот этого я и боюсь, друг мой, – проговорил король. – Эти раздоры между родственниками…

– Он родственник только потому, что женат на сестре моего отца, – перебил короля Фолкем. – И это он первый разорвал родственные связи, а не я.

– Знаю. Но я говорю сейчас как твой друг, а не как твой король… Я опасаюсь, что твоя месть принесет ему меньше страданий, чем тебе самому.

Резкий смех Фолкема неприятно задел короля.

– Неужели ваше величество уподобилось пуританам, утверждающим, что месть в руках Божьих? Неужели моя душа будет проклята навеки, если я заставлю Питни Тирла страдать за то, что он украл наследство у беззащитного мальчишки?

Карл постарался не реагировать на резкие слова Фолкема. Он достаточно хорошо знал этого молодого человека, чтобы понимать, какие чувства вызвали их.

– Нет, я так не думаю. – Карл заставил себя улыбнуться. – Поверь мне, Господь Всемогущий поймет. Тирл уже давно посеял в твоей душе семена горечи, и теперь они прорастают. А я все думаю, сможешь ли ты помешать их побегам задушить твое сердце.

Фолкем невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.

– Опасения вашего величества вполне обоснованны. Но я долгие годы взращивал эти семена и не могу сейчас вырвать их ростки. Когда наступит время, я вырежу их. А нынче позабочусь о том, чтобы ростки моей ненависти к Питни Тирлу стали сильными и крепкими.

С этими словами Фолкем удалился.

Марианна с грустью смотрела на некогда ухоженные сады Фолкем-Хауса. Она хорошо помнила ту минуту, когда впервые увидела его. Ей, десятилетней девочке, привыкшей к тесноте небольшого лондонского жилища, Фолкем-Хаус показался тогда сказочным прекрасным дворцом. Возведенный во времена правления Елизаветы, как тогда было принято, в форме буквы Е, дом поражал красотой многочиленных застекленных окон и изяществом фронтонов. Один взгляд на его красные кирпичные стены заставил Марианну поверить в то, что в этом доме все будет хорошо.

Здесь прошли лучшие годы ее жизни. Жители Лидгейта, расположенного в нескольких милях от Фолкем-Хауса, охотно приняли ее мать-цыганку. Конечно, им тогда сказали, как и всем друзьям отца Марианны, что она – дочь бедного испанского дворянина. «Приняли бы они мать так сразу, если бы знали ее истинное происхождение?» – спрашивала себя Марианна.

И все же жители Лидгейта быстро прониклись симпатией к матери Марианны. Ее кроткий нрав и желание ухажи вать за больными снискали ей любовь соседей. Позднее, когда им все же стало известно о том, что она принадлежит к цыганскому племени, они ревностно оберегали ее тайну от остального мира. Родители Марианны были им за это благодарны.

У девушки сжималось сердце при виде заброшенных участков. Они были дороги ей даже в теперешнем жалком состоянии. Марианна наклонилась и, сорвав веточку одичавшего тимьяна, поднесла ее к лицу. Вдыхая приятный аромат, она вспомнила, как любили выращивать травы ее родители.

Если бы только отец был сейчас здесь, думала Марианна. Королевское общество не заслуживало его. Он не должен был уезжать в Лондон. И зачем только он взял ее туда…

Марианна старалась не расплакаться, зная, что слезы не принесут облегчения. Как отец мог умереть? Это невозможно. Его убили по какой-то непонятной причине в тюрьме. Зачем и кому нужна была его смерть? Зачем и кому нужно было делать из него негодяя, чтобы арестовать его?

– Пойдем, – прошептал ей на ухо чей-то голос, прервав горестные размышления.

Марианна обернулась и увидела свою тетю. Суровое выражение на лице Тамары заставило Марианну вздохнуть.

– Пойдем, Мина, – повторила Тамара. – Ты обещала не испытывать судьбу и не приближаться к Фолкем-Хаусу. Если кто-то чужой увидит тебя здесь, у него могут возникнуть вопросы. Все в окрестностях Л идгейта верят моему рассказу. Ты утопилась, услышав об аресте отца. Помнишь? Не давай им повода в этом сомневаться. Давай вернемся в кибитку.