Сорок утренников - [7]

Мухин хотел сказать, что ничего ни от кого не принимал, но тут плащ-палатка над входом дрогнула и старшина Мамонов сказал:

— Ну что же вы, товарищи! Ждем ведь!

Старшему лейтенанту Охрименко года двадцать три— двадцать четыре. Толстогубое лицо с мясистым, неправильной формы носом, небольшие серые глаза с черной точкой-зрачком, тяжелая нижняя челюсть, крепкая загорелая шея с острым, как резец, кадыком…

— Сюда глядите, на карту! Вот он, этот самый пищепромкомбинат, будь он неладен. С него весь берег простреливается. Вот здесь река делает петлю… Потом на местности сами увидите, а пока пометьте у себя… Река, конечно, подо льдом, но кое-где в последние дни полыньи появились, так что не очень надейтесь на лед. Высокий берег немцы использовали как естественное препятствие, понарыли траншей, укрытий. Вот здесь и здесь предполагаются ДЗОТы. Хотя я не уверен, что их только два. Скорей всего, много больше. Где они — выяснится при наступлении. Пулеметных точек замечено десять. Шесть вдоль линии обороны — отметьте их — и четыре на самом промкомбинате.

— Какой промкомбинат? — сказал Стригачев. — У меня обозначено «мельница».

— И у меня, — подтвердил Белугин, — ошиблись, что ли?

— Нет, не ошиблись, — Охрименко на секунду выпрямил спину, — мельница и есть. Плотина при ней. Была… Еще что-то, наверное, было. Может, пекарня, вот и назвали пищепромкомбинатом. Да не в этом дело. Само здание— вроде крепости. Разведчики говорят: стены — в полметра толщиной. На совесть строил чертов купец! В феврале здесь батальон морской пехоты полег — не нашим ребятишкам чета… В общем, тот орешек.

— И нам его брать? — не выдержал Мухин.

Охрименко поискал его глазами.

— Торопишься?

— Хотел уточнить, товарищ старший лейтенант…

— Уточняю: промкомбинат брать не нам, это задача батальона. Нам — только кладбище. При нем — часовня. Тоже орешек…

— Древняя?

— Чего? — крупная голова с тяжелой челюстью приподнимается над светильником — Охрименко хочет знать, кто спросил.

— Часовня, спрашиваю, древняя?

Стригачев. Этот шуток не любит. Если спрашивает — значит, надо.

— А черт ее знает.

— Ясно, товарищ старший лейтенант.

— Да тебе не все равно?

— В древних храмах, а иногда и часовнях, делались подземные ходы. На случай неприятельской осады. Нам бы он здорово помог. Если, конечно, есть…

Охрименко некоторое время задумчиво чешет карандашом ухо.

— По данным разведки ничего такого нет. — Ну, если найдем — наше счастье, не найдем — без него обойдемся. Значит, часовня. Отметьте у себя… А село называется Залучье. Наверное, потому что река здесь этакий финт делает…

— Наверное, древняя, — с надеждой заключает Стригачев, — тракт старинный, значит, и часовня старинная.

— Отставить разговоры! — повысил голос Охрименко. — Возьмете, тогда и разбирайтесь, старинная или нет… Продолжаю. Сразу за кладбищем — шоссе на Старую Руссу. Нашли?

— Нашли. Это — то самое?

— То самое, будь оно проклято! Фрицы его так просто не отдадут. Для них это — конец. Перережем его — подохнут фрицы под Демянском. Теперь понятно, почему они так держатся за село Залучье? Укрепились так, что одному полку его, пожалуй, и не взять. А наш батальон — на самом острие. С нас, как я понимаю, начнется наступление на Залучье. Какое по счету — не знаю. Лично для меня это — третье… Всем ясно? Белугин? Стригачев? А тебе? — Охрименко повернулся к Мухину. — Тебе все ясно?

Мухин заторопился, вскочил, гаркнул: «Так точно!»

— Теперь о сигналах, — продолжал Охрименко. — Они остаются прежними: к атаке — зеленая ракета, на отход— красная. Последняя нежелательна, сами понимаете…

— Разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант, — Мухин, как ученик в классе, поднял руку, — кладбище мы возьмем, а дальше что? — Мухину вдруг стало смешно, — дальше-то куда? Не ночевать же там, среди покойников! — он посмотрел на товарищей, но те — странное дело — веселости его не приняли и опустили головы.

— Сначала возьми, — негромко, в полной тишине, сказал незнакомый Мухину офицер. Был он высок ростом, худ, мосласт и не единожды ранен — на левой руке не хватало двух пальцев, правое плечо казалось намного выше левого, из-за воротника вдоль шеи тянулся глубокий, еще не вполне заживший шрам и заканчивался возле уха. В отличие от других, этот человек был одет в черный морской бушлат, из-под которого выглядывала матросская тельняшка.

— Кто это? — шепотом спросил Мухин.

— Мичман Бушуев, — ответили ему, — морской пехотинец. Его матросиков тут в феврале положили — целый батальон — так он поклялся не уходить, покуда не отомстит за своих…

— А что произошло? — спросил Мухин, но ему никто не ответил. Все смотрели на Охрименко. Командир роты выпрямился и тут же склонил голову набок — низкий потолок мешал ему встать во весь рост.

— Все, товарищи. Наступление начнется в три ноль-ноль. Вопросы есть?

Вопросов не было.

«Наконец-то настоящее дело!» — с удовлетворением думал Мухин, выходя вместе со всеми в черную, как сапожная вакса, тьму. Кругом привычно погромыхивало, горизонт то и дело вспыхивал зарницами — где-то далеко шли бои.

Взвод спал богатырским сном. Даже часовой в ватном бушлате и валенках клевал носом, прислонясь к земляной стенке.