Сорок утренников - [18]

В феврале его полк отвели на переформирование. Несмотря на громадные потери — личный состав теперь свободно умещался в двух грузовиках — полку сохранили прежний номер.

Как бы там ни было, попытка немцев прорваться к Бологому не удалась. Войска Северо-Западного фронта остановили продвижение всего правого крыла группы армий «Север». Тогда же, в январе, части двух ударных армий двинулись из района Осташкова на Торопец, Великие Луки, Холм. 25 февраля — это число Поляков помнил особенно четко — второй гвардейский корпус в районе Холма соединился с войсками третьей и четвертой ударных армий. Демянская группировка была отсечена от остальных сил. В котле осталось около 70 тысяч солдат и офицеров. Десятью днями позже 1 гвардейский корпус, наступая с севера, в районе Залучья соединился с 42 стрелковой бригадой. Образовались внутренний и внешний фронты окружения с разрывом между ними до сорока километров.

Нелепая ситуация, при которой трудно разобраться, где русские, где немцы, одинаково беспокоила тех и других. 271 стрелковая дивизия, в состав которой входил полк Полякова, должна была, по замыслу Ставки, вместе с другими войсками положить конец Демянской группировке немцев.

Уверенный, что все будет именно так, Поляков вторично, с новым составом полка, высадился на той же станции и, как в первый раз, повел людей к указанному месту на карте. Как и в январе, опять бушевала метель, только теперь под ногами был не хрустящий снег, а расползающееся мокрое месиво. Сотрясая воздух, день и ночь гремела канонада — за лесистыми холмами среди бесчисленных рек и озер, шла великая битва за Демянский плацдарм. 1113-й стрелковый полк должен был с марша ударить от деревни Извоз по немецкой обороне в направлении Залучья, но неожиданные события изменили весь так хорошо продуманный план командования.

Утром 20 марта из-под Старой Руссы на помощь окруженной группировке неожиданно двинулся корпус под командованием генерала Зейдлица. Само по себе сосредоточение крупных сил противника в этом районе не было секретом для советского командования, но противопоставить что-либо существенное Зейдлицу оно все равно не могло. Северо-Западный фронт, говоря языком штабистов, не относился к числу главных фронтов. Судьба весенней кампании решалась на центральном, юго-западном и южном направлениях. Соответственно этому Юго-Западный фронт получал сравнительно небольшие пополнения людьми и еще меньше — техникой. Окруженную группировку удерживали с помощью отдельных укрепленных точек, представляющих собой настил из неошкуренных бревен, на котором стояло орудие или пулемет. Пехота располагалась на сухих пригорках, где можно было отрыть стрелковые ячейки, в редких случаях — окопы; болота же только патрулировались.

Зейдлиц довольно легко разбил заслон под Старой Руссой, оседлал единственное шоссе и двинулся на соединение с окруженцами. Скоро все шоссе от Старой Руссы до Залучья было в его руках, 23 апреля он соединился с окруженной группировкой. Проходя по шоссе, он одновременно расширял образовавшийся коридор и теперь готов был отражать любые атаки русских. К слову сказать, эти атаки не прекращались, но небольшие подразделения, посылаемые в бой с упорством и методичностью метронома, успеха не давали — войска неизменно натыкались вначале на вкопанные в землю танки и самоходки, затем начали встречаться с оборонительной полосой, сооруженной по всем правилам военного искусства в сказочно короткие сроки. К моменту соединения с окруженной группировкой у Зейдлица по обе стороны шоссе уже имелась двойная линия траншей, усиленная противотанковыми надолбами, колючей проволокой и минными полями. Не было недостатка и в боеприпасах— по приказу Гитлера командующий 16 армией снабжал Зейдлица всем необходимым.

Таким образом, начиная с 20 марта еще одной задачей Северо-Западного фронта стало взятие шоссе Залучье— Старая Русса. Из штаба фронта в Ставку летели тревожные шифровки с просьбой прислать подкрепление, обратно, в штаб фронта — грозные приказы Верховного Главнокомандующего. Ставка требовала немедленно покончить с Демянском.

3

22 апреля Полякова вызвали в штаб дивизии. Поехал он на своем верном Орлике в сопровождении санинструктора Бовина.

После очередного утренника день выдался тихий, солнечный. Метель, разгулявшаяся с вечера, к рассвету улеглась, и теперь девственно-чистый снег стыдливо прятал от постороннего взора все то, что еще вчера днем пугало новичков своей зловещей немотой: развороченную снарядами землю, кривые рубцы брустверов, неубранные трупы немцев — не успели убрать, — туши павших лошадей. Не смог спрятать только обугленные столбы ворот, подбитую трехтонку в овраге, высокую, как обелиск, русскую печь с закопченным устьем и домоткаными подштанниками, трепавшимися на ветру как флаг.

То ли от яркого солнца и неожиданной тишины, то ли от того, что Раиса впервые за последние два месяца не ушла, осталась на ночь в его блиндаже, хорошее настроение не покидало Бориса Митрофановича. Он по-молодому прямо сидел в седле, и даже раненая нога, казалось, болела не так сильно. Срочный вызов в штаб его не беспокоил: все, что было в силах, он сделал. Пополнения не дадут — неоткуда генералу Корягину взять пополнение, а требовать большего от его, поляковских батальонов, бессмысленно. Ситуация та же, что в январе, разве что сейчас убыль людей идет вдвое быстрее.