Сорок третий - [11]

Он только одну неделю посидел дома, никуда не показывая нос. Как только узнал, что немцы набирают полицию, пошел к ним, нацепил повязку. Самому Швальбе, первому начальнику жандармерии, рассказал о Денисовой и остальных.

Через месяц Швальбе раскумекал, что такого человека, как Гвозд, держать в полиции слишком дешево. Предлог нашелся — опаздывает на дежурства, служит небрежно. Перед строем полицаев у Гвозда отняли винтовку, сорвали с рукава повязку...

VII

Полночи Гвозд простоял возле квартиры бывшего заведующего радиоузлом Полуяна. Немцы им интересуются, думают, видно, что слушает радио. Гвозд так не считает. Полуян боится собственной тени. В десятом часу — уже в постели. За полмесяца ни один человек не пришел к нему в хату.

Местечко спит. Чернеют пугающей пустотой переулки. За плетнями, заборами как бы прячутся подвижные тени. За последний год Гвозд до мелочей изучил все улицы и закоулки. Сколько ночей просидел он на задворках, в хлевах, замерзая, выслеживая тех, которые вернулись из леса и снова заговорщически собираются, шепчутся. Тех уже нет. Но вместе с ними как бы исчезла почва, на которой он твердо и надежно стоял. Бывших начальников, которые не хотели идти на службу к немцам, он раскрыл всех. Прожив более десяти лет в местечке, он знал о них все, мог дать самые точные характеристики.

Он сразу смекнул, что кроме него и Денисовой есть еще оставленные для тайной работы. Но кто?

Ночами не спал, перебирая в памяти всех, кто бегал до войны с портфелем, лез из кожи вон на большевистской службе. Случай привел его в мастерскую Шелега, который притворился, что ему очень нравится быть жестянщиком, чинить самовары, кастрюли. Месяца не пожалел, чтоб выследить ремесленника, ухватиться за ниточку. Она привела к женщине, которая, как он сам когда-то, выдавала паспорта.

Он и Драгуна расколол бы, помнит этого активиста еще по лесной школе, да хитрец, спрятавшись за спину немцев, успел перебраться в Горбыли, а уже оттуда драпанул в лес.

После убийства партизанами Швальбе круг как бы замкнулся. Больших удач нет. Кого теперь выслеживать? Бухгалтеров, которые и до войны были бухгалтерами? Но за это немцы не расстреливают, а связан кто с партизанами или не связан — на лбу не написано. Раньше проще было. Ладутька кто? Прокурор, коммунист, был в банде... Овсяник кто? То же самое...

Гвозд гордится собой, своей внешностью, ролью, которую исполняет. Шляхетская кровь матери в нем, мужчине, проявилась в полную силу. Внешность помогает, где надо, прикинуться овцой, в другом месте — пустить пыль в глаза. Никто лучше, чем он, не умеет выкручиваться. Нужна хитрость, осторожность, голова. Главное — терпение. Разве легко стоять из вечера в вечер в подворотне или просидеть летнюю ночь в кукурузе? Немцы, сволочи, даже сигарет жалеют. Восемь штук на сутки. Когда-то он не курил, а теперь без табака не может.

Перед приземистым зданием почты Гвозда окликает немец-часовой. Светя карманным фонариком, долго разглядывает ночной пропуск. Обыкновенная картонка. Гвозд даже не знает, что на ней написано, но патрульные всегда возвращают ее как бы со страхом. Гвозду по этой причине всегда нравится показывать немцам пропуск.

Рядом с почтой, в глубине двора, — маленькая хатка, в которой живет многодетный составитель поездов Лысак. Бывший знакомый Гвозда никуда с места не тронулся, сидит дома, ест картошку. В первое время Гвозд его побаивался. Но это давно прошло. Если и боится кого Гвозд, то только немцев. Эти торбохваты выгоду понимают. Служишь им — вот весь паспорт.

Гвозд чист перед немцами.

Навел он туману только в одном. Слух по местечку пущен — Матвеев убит. В лесу действительно нашли убитого, немцы возили Гвозда опознавать труп. Он подтвердил то, что надо было подтвердить. Для своей безопасности, для успокоения пана Швальбе.

Жив Матвеев или мертв — Гвозд не знает. Былое ушло, не вернется. Не Матвеев страшен — одиночество. Он, Гвозд, пропал бы, если бы не поддержка родичей. Тесть золотой человек. Каждый день отводишь с ним душу. Двух своих сыновей, братьев жены, отдал в полицию. На две семьи — три пайка.

Вот только с женой плохо. Родила дочку и сохнет. Сделалась тоненькая, как былинка, на худом, сморщившемся личике только глаза блестят. Никуда на люди не показывается.

На следующий вечер Гвозду повезло. Отправившись следить за квартирой Полуяна, он встретил в темном переулке высокую как жердь, покрытую старинным дырявым шарфом женщину. Фамилия ее, кажется, Ядрицкая.

— Пане Гвозд, остановитесь. Имею к пану интерес.

— Что вам угодно?

— Могу давать пану разные сведения. Про опасных для немецкой власти лиц. За деньги, конечно. Живу бедно, не имею хлеба...

Гвозд обрадовался. Да это же то, что надо. Напрасно он мучился, ломал голову: набрать таких бабуль, и снова он на коне. Оглянувшись, он вытаскивает из кармана кошелек, дает старухе несколько марок.

— Завтра в восемь вечера на этом самом месте. Поняла?

Еще через день Гвозд кладет на стол начальника жандармерии записку о сборище на квартире адвоката Былины. Интересный узелок завязывается. Старый знакомый Лысак тоже приходил к адвокату. Неделя, как выпустили из тюрьмы, — и снова материальчик. На этот раз он с ним расквитается.