Сорок четвертый - [146]

Между тем в Люблинское воеводство стали прибывать первые, пока поодиночке, люди с Востока; позднее, когда они двинулись широким потоком, их назвали репатриантами. Польша начинала менять свое место и на физической и одновременно на политической карте Европы. 25 ноября в Коньсковоле бандиты разгромили отделение гражданской милиции, убили его начальника Войцеха Попёлку, партизана АЛ. 30 ноября в поселке Винна были убиты пепеэровцы Антони Яхимчук и Хенрик Заразиньский…

Зачастую на спусковой крючок автомата нажимала обычная серость, порою отчаяние, но нередко и застарелая ненависть.

В письме к «уважаемому господину адвокату» корреспондент из Люблинского воеводства жалуется на то, что чуждый демократический режим «попирает тысячелетнюю национальную христианскую культуру и права свободного человека, будто бы так и должно быть, что нашей измученной родиной будут управлять проклятые продажные изменники, самозванно именующие себя «польскими патриотами», в компании с русскими евреями и московскими коммунистами»{380}.

15 ноября в Люблине профессор Хенрик Раабе открыл учебный год в университете имени Марии Кюри-Склодовской. Беден был этот первый, открытый после освобождения новый университет, созданный народной властью почти на пустом месте. Несколько ученых из тех, кого оккупация лишила всего и кто годами занимался изготовлением папирос или сбором лечебных трав, несколько польских профессоров из Львова, научных сотрудников из Пулавского института, преподавателей, которым в предвоенных, ограниченных узкими рамками высших школах не нашлось места и которые поэтому преподавали в люблинских гимназиях, и еще те немногие, кого нашли в рядах армии и в партизанских отрядах. Среди зачисленных в университет были инвалиды войны и те, кто не проходил военной службы, партизаны и выпускники подпольных учебных классов, сознательные сторонники нового и разочарованные, но уже капитулирующие защитники старого. После многих лет им предстояло стать первым отрядом специалистов, строящих новое. «Гаудеамус игитур» объединял всех.

Рождалась действительность, иногда комическая, иногда трагическая, но обыкновенная и реальная. С неизбежностью естественного развития она крепла, обрастала жизненными реалиями, обнимая, захватывая, подчиняя и связывая сотни, тысячи, десятки тысяч людей.

Поворот воплощался в делах, он происходил без участия тех, кто в течение долгих лет мыслил себя истинными вождями нации. Некоторые из них уже начинали понимать это или во всяком случае сумели оценить необратимость происходящего. 24 ноября в Лондоне кабинет Станислава Миколайчика подал в отставку. Освободившись от сопротивления «твердолобых», Миколайчик стремился получить свободу для еще возможного нового маневра…

29 ноября, в годовщину начала ноябрьского восстания, Театр польский в Люблине дал первое представление в зале городского театра. Это была «Свадьба» Выспянского в постановке Яцека Вощеровича.

Пан, ты видишь

только блох и мотыльков,

нас же ты не замечаешь

и забыл, что в наших душах

наступить рассвет готов.

Ты забыл, что будут скоро

петухи кричать, что город

ждет нас, что со всех сторон

мы пришли сюда с серпами,

с косами и топорами

и что это все — не сон.

В 3-м дивизионе 1-го полка легкой артиллерии артиллеристы возятся у орудий. Еще никто за пределами батареи не знает рядового Александра Карповича, он и сам еще не знает, что полотнище для бело-красного флага, который через полгода он водрузит на берлинской колонне Победы, уже готово.

16 ноября в Люблине впервые собрался Комитет поляков западных земель. Несколькими днями ранее завершили работу курсы работников оперативных групп, призванных сразу после прохождения фронта принимать, обеспечивать и пускать в ход предприятия на тех землях, которые будут освобождены в ходе ожидаемого завершающего наступления. Очередной курс инженер Альфред Вислицкий, руководитель отдела при ведомстве национальной экономики ПКНО, готовил уже в Праге. О подобных группах подумывали и в других ведомствах. Прокладывались маршруты: из Люблина — две группы на Краков и Кельце первым эшелоном, а оттуда — на Катовице и Вроцлав вторым эшелоном; из Варшавы — две группы на Лодзь и Плоцк, а оттуда вторым эшелоном — на Познань и Поморье. И пятая группа из Варшавы — прямо в Восточную Пруссию. Спустя несколько дней, пока еще без названия и официального титула, начало функционировать будущее Бюро возвращенных земель при президиуме совета министров. В то же самое время в еще оккупированной Познани несколько находившихся в подполье польских ученых основали конспиративный научный центр — Западный институт. Еще дальше, за старой польско-германской границей, где-то на Опольщине, высадилась группа польских разведчиков. Утомленные преследованием, они остановились на короткий отдых в деревне, и надо же, чтобы им так трагически не повезло: в доме единственного в деревне закоренелого гитлеровца. Ставшие жертвой предательства, застигнутые врасплох полицией через несколько часов, они оказывали ожесточенное сопротивление. Двое окруженных, Пиндор и Орлинский, отстреливаясь до последнего патрона, погибли в пламени пожара, который охватил усадьбу. Их обугленные тела немцы закопали тут же, в детской песочнице. На другой день над могилой выросла гора цветов. Белых и красных. Цветов срезанных, но, как оказалось, комнатных, выращенных в горшках и принесенных, наверное, из всех домов, из всех окрестных деревень…