Сорочья усадьба - [67]

Всего через несколько минут в таком положении ее находит Генри.

Он бежит к ней, но под ногами его хрустит стекло, и он застывает на месте как вкопанный.

— Что это? Что тут случилось?

Он опускается на корточки и смотрит на детское личико, лежащее на полу, на лужу и стеклянные осколки.

— Это отвратительно! — кричит она. — Как тебе пришло в голову хранить у себя такое?

Она ждет, что он подойдет к ней, обнимет, успокоит. Но он молча выпрямляется, оставаясь на месте.

— Не болтай глупостей. Ты что, думаешь, это я убил его? Это просто медицинский экспонат, ничего больше.

— Но где ты его взял?

— В больнице.

Он смотрит на шкаф и видит, что порядок в нем полностью нарушен.

— А-а, вижу, ты нашла и другие мои образцы. Все они получены мной в больнице. Их должны были сжечь.

— А как же матери этих детей?

— Они от них отказались! Господи, женщина, что это на тебя нашло?

— Но это же были живые дети! — кричит она.

Плечи ее так и ходят, она безуспешно пытается удержать рыдания.

Генри переступает через лужу на полу, усеянную осколками битого стекла, и подходит к Доре. Наклоняется к ней. Она чувствует на лице его горячее дыхание, видит пылающие щеки и суровую складку губ. Он хватает ее за плечи, с силой ставит на ноги и начинает трясти до тех пор, пока она не чувствует, что сейчас ее вырвет прямо ему на костюм.

— Возьми себя в руки! — кричит он ей в лицо.

Слюна его брызжет ей прямо в глаза.

Собрав все силы, Дора толкает его и сама изумляется, как эффективно у нее получается. Он отлетает назад, падает прямо на шкаф, который от сильного удара шатается, однако не падает; злость на лице его вдруг сменяется удивлением. Дора поднимает юбки и стремглав бежит к двери, не забыв перепрыгнуть через осколки на полу. Бежит она не от страха, совсем иное чувство движет ею — горе, отчаяние, разочарование. Теперь она знает: нужно как можно скорей бежать из этого дома, прочь из этих сырых комнат, с полутемными углами и душными стенами.

На дворе все еще идет дождь. Он омывает ей лицо; волосы и платье ее промокают насквозь, платье прилипает к телу, но она все бежит и бежит по направлению к реке. Отдаленный рев разбушевавшейся реки приближается, становится громче. Она подбегает к калитке ближайшего к дому пастбища, пальцы нащупывают запор, она оставляет ее открытой и бежит дальше, не останавливаясь и не оглядываясь, не желая видеть, догоняет ли ее Генри. Ей кажется, ветер доносит до слуха ее имя, но трудно сказать наверняка из-за шума воды. Вот и берег, она останавливается, чтобы перевести дыхание. Делает несколько глубоких вздохов; воздух настолько сырой, что становится больно в легких.

Дора сворачивает налево и идет по течению, к холмам. Вода бурлит совсем рядом, покрытая клочьями коричневой пены; уровень так высоко, что ей приходится обходить на пути огромные замоины. Длинная трава цепляется за юбки, ботинки промокают насквозь от дождя и раскисшей почвы. Там, где растут уже желтеющие плакучие ивы, река делает поворот. Дора проходит мимо них; в воздух медленно поднимается сорока, с пронзительным криком зависает на месте, потом летит вслед за ней.

Она с трудом бредет дальше куда глаза глядят, зная только то, что ей необходимо побыть одной. Генри, должно быть, потерял ее, ведь он давно мог бы ее догнать; на секунду она представляет себе, как он обнимает ее своими большими, теплыми руками, прикрывая ее от дождя. Защищая от ее собственной глупости.

Вдруг она начинает обращать внимание на звуки вокруг: шуршание ног по мокрой траве, чавканье ботинок в грязи, шуршанье дождя, поглощаемого бешеным потоком реки. Она наклоняет голову, прислушивается и все еще не замечает подстерегающей ее опасности.

К первой сороке присоединяются другие. Они обходят ее, беря в плотное кольцо. Ей хочется повернуть и бежать обратно, но они уже окружили ее, смотрят и не расступаются. Она останавливается и ждет. В какофонии их криков тонут все остальные звуки, даже рев бурной реки. Дора закрывает ладонями уши.

— Прекратите! — кричит она. — Хватит! Прочь с дороги!

Птицы поднимаются в воздух, но летят не прочь, а прямо к ней. Она вскрикивает и приседает на корточки, закрыв лицо руками, но они бросаются на нее и по очереди клюют в шею, в спину, запускают когти ей в волосы. Не видя ничего перед собой, Дора вскакивает и бежит к реке, а та уже ждет ее.

Розмари

Как и во всяком добром готическом романе, в этой истории полным-полно привидений. Они скитаются по страницам книг, которые я изучаю: давным-давно умершие женщины, разлученные влюбленные, вновь соединяющиеся после смерти, призраки, явившиеся мне во сне или привидевшиеся от развитого воображения в результате чтения слишком большого количества романов или неустойчивого рассудка. Все эти источники ненадежны.

Я никогда не говорю про свою сестру Тесс. И, насколько получается, стараюсь не думать о ней, но не Дора, а именно она подлинный призрак этой истории. Она — моя Берта, моя Ребекка, моя Кэтрин. Это благодаря ей я стала тем, кто я есть в этой жизни, это она скатертью выстелила мне мою жизненную дорогу. Что бы со мной ни случилось, она всегда рядом; и здесь, в Сорочьей усадьбе, она ни на минуту не покидает меня — и на чердаке, и в спальне, и в моих снах, и в башне. Особенно в башне. Настало время выпустить и ее на сцену. И рассказать о том, какую роль я сыграла в ее смерти.